что было обманом. Уговаривали принять и поверить: нет для нее иной судьбы, вне крепости. Или станет щитом для людей, или Волна, которая придет в положенный срок, убьет всех. И ее, кстати, тоже. Если верны новые расчеты, Элиис к тому времени не исполнится и пятидесяти. С одной стороны, вся жизнь впереди. С другой…
Девочка сокрушенно кивала. Против правды не возразишь. Граат не зря объяснял ей: такова природа сирина. Ее, Элиис, сознание перемывает бессчетные песчинки мелкой лжи, брезгливо выбрасывает на берег гнилые нити водорослей большого обмана и медленно выращивает жемчуг истины. Увы, безрадостный, темный жемчуг… Даже если ее дар — проклятие, то передать его иному невозможно. И стать сознательно убийцей целого мира, отказавшись его защищать, страшно. Очень страшно.
А время сочилось капля за каплей — день, день, день… Собиралось в лужицы месяцев, сбегало в озера лет.
— Элиис!
Шепот разбудил, возникнув в сознании, а не в ушах. Сирин вздрогнула, но сразу же успокоилась и улыбнулась. Только Боу умел позвать ее так ловко. Он, вот бестолковый и смешной сирена, не любил пользоваться голосом без крайней необходимости. Хотя именно он в совершенстве владел каплей божьей, отмеренной ему Сиирэл особенно щедро.
Почему сирена сейчас окликал тихо и сам таился, понять нетрудно. Как раз вчера в крепости в очередной раз сменилась охрана. Люди Эраи Граата ушли, виновато и торопливо попрощавшись. Их места заняли холодные и даже, пожалуй, озлобленные жители богатых восточных островов. Извечные враги Граата.
Элиис закуталась в покрывало и собралась пересесть к самой двери покоев, надежно запертой стражами еще на закате. Брови дрогнули: уже открытой! Боу скользнул в узкую щель, повозился, снова запирая замок. Сел на пол, благодарно кивнул, принимая покрывало. Еще бы: весь мокрый, хотя одежда усердно отжата. Но с коротко остриженных волос по-прежнему нет-нет да и сбегают капли. Сирена закутался в сухое, немного посидел, нахохлившись и постепенно согреваясь. Наконец выглянул из-под покрывала, подмигнул и улыбнулся.
— Ты хуже Юго, — вздохнула Элиис, добывая новое покрывало, сухое, и передавая Боу. — Ты воришка! Как повадился всюду лазить, пока сидел под замком, так уже и не унялся. Я вообще уверена: после прошлого шторма у вас не осталось ни единого граона и ты по-настоящему обобрал дом зура богатого острова. Тебе перемывали косточки мои новые сторожа, я слышала. На восточных островах коварного сирену Боу обзывают прилипалой Граата и каракатицей. Ужас как злятся, потому что ты ловко прячешься и «питаешься» чужим жемчугом, вскрывая богатые дома, как створки раковин. — Элиис хихикнула и добавила, пихнув Боу в плечо: — Тебе завидуют!
— Значит, я воришка не хуже Юго, даже немножко лучше, — спокойно предположил сирена, сбрасывая покрывало. — Ну было дело, обобрал. А что мне оставалось? Он отказал нам в помощи. Пообещал, получил услуги сирен — и не заплатил. Мы нуждались, люди голодали.
— Что сказала твоя мама? — забеспокоилась Элиис.
— Что я ловкий, — подмигнул Боу. — И что больше не надо так делать. Элиис, я здесь по распоряжению араави.
— О да, ты же его новый хранитель, — улыбнулась сирин. — Семь лет прошло… Надо же, так много времени! Коор совсем плох. Когда мы познакомились, он был еще крепким конем, помнишь? Ты учил меня чистить его шкуру скребницей.
— Помню. — Взгляд сирены потеплел. — Но, прости, не до воспоминаний. Слушай внимательно, дело очень серьезное. На сей раз нас изгнали с Гоотро надолго, немилость сознательно спровоцирована араави Граатом. Никак нельзя сломаться, недопустимо принять многочисленные условия, которые навязывают востоку араави и сам коралловый владыка. А заодно и газур. Нельзя никак, даже в обмен на право наследовать посох, так сказал Эраи.
— Плохи ваши дела? — испугалась Элиис.
— Борьба за посох — та еще игра, длинная и сложная. И мы умеем играть: сейчас выгодно затаиться и выждать. Так что наши дела вполне хороши. Твои куда хуже, — нахмурился сирена. — Сюда скоро явится один из араави, тот, кто примет условия. Он может пожелать укрепить свое влияние. Тебе уже исполнилось шестнадцать, вдруг да вздумает подобрать сирину мужа, выгодного для этого араави, и затем, пользуясь предлогом, увезет тебя в свои владения. Например, в замок сирен востока, где стены крепки и нет лишних ушей и глаз. Там тебя поселят с мужем. Временно, так скажут. Мол, для твоего же блага, семейное счастье, родные стены и все такое.
Элиис испуганно охнула. Она прекрасно помнила, в каком состоянии был сам Боу, доставленный семь лет назад с востока Древа. В ушах снова зазвучали слова Лооты, вспомнился до мелочей ее рассказ о беспросветной и тягостной жизни в замке. Боу внимательно изучил отражение череды мыслей на лице сирина: от страха, минуя сомнение и отчаяние, — к идее побега, до поры хранившейся в самых темных и дальних тайниках памяти. Слово, данное араави, осознание долга, удобство жизни в замке — все это пока вполне надежно удерживало от побега. Но сегодня он сам признал: ситуация меняется, и, увы, не к лучшему…
— Я знаю про твою отмычку, — признался Боу.
— Вот еще, — не на шутку испугалась Элиис.
Всем в охране понятно, что вскрыть замок комнаты силой капли божьей, дарованной старшим детям Сиирэл, сирин не сумеет. Ее связь с океаном бесполезна вдали от его вод: так записано во всех книгах, и это правда. К тому же девочка, выросшая в горной долине и под строгим надзором доставленная на Гоотро, ни разу не касалась живого моря. Элиис, как осторожно предположил Эраи Граат, пока не вполне сирин, ее дар не раскрылся. И тем более она не способна на побег… Предусмотрительная Элиис позаботилась о том, чтобы обзавестись хотя бы слабой, но все же надеждой обрести свободу. И старательно скрывала свою маленькую тайну: гвоздь, ловко припрятанный ею в хлебную лепешку еще в родном селении.
Нищий пастух, которого Элиис теперь с трудом вспоминала и совсем отвыкла считать родным, получил за дар дочери звонкое золото. И сам слезно благодарил араави за доброту богини, сам без раздумий толкнул дочь в руки стражей. Еще бы: в один миг нищий, никому не нужный в селении человек стал первым богатеем долины! «Что долина, — читалось в лихорадочном блеске глаз, — все горы станут мне завидовать!» Золотых граонов пастух до того дня не то что в руках не держал — издали не видел! Элиис не плакала, покидая дом.
Она помнила наставления Юго, много раз повторявшего: «Люди сами должны строить жизнь и сами отвечают за свои ошибки и слабости». Будущий моряк взахлеб рассказывал о славных капитанах и гордых борцах с пиратами, которые не боятся никого и ничего.
Элиис не считала себя годной для великих подвигов. Но все же сказанное помогло собраться с силами. Она вытребовала разрешение собрать в дорогу узелок — вещи и хлеб. А гвоздь всегда лежал в кармане, оттягивая ткань. Он был большой, удобный, острый на одном конце и широкий у шляпки, прокованный четырехгранником. Полезный: соседские дети травили нищую дочь пастуха, и она привыкла ходить с «оружием». Перепрятать гвоздь из кармана в хлеб удалось одним неприметным движением. И вовремя. У самого порога Элиис тщательно и бесцеремонно обыскала сирена араави, Лоота. Но ничего опасного не нашла, лишь повыдергивала острые костяные шпильки из волос, порылась в узелке — и тем уняла свою подозрительность, напоенную жаждой сока ош.
Год за годом Элиис точила свой «ключ», гнула, прилаживала для дела. И думала. Чтобы сбежать, надо иметь очень точный план, надежный. Охрана опытна, а сирин — весьма ценная пленница. При ней не обсуждают дороги, не делятся впечатлениями об окрестностях крепости и не говорят о городе. Впрочем, семь лет — срок изрядный, Элиис успела подслушать многое, упомянутое мельком, и составить из обрывков довольно цельную, как теперь представляется, картину.
Боу погладил по волосам, утешая без слов:
— Ну что ты, сестренка, разве мы с мамой тебе враги?
— Вы моя семья, — кивнула Элиис, успокаиваясь.
— Мама умеет обыскивать, — подмигнул сирена. — И я тоже совсем не глуп, в побегах побольше всех иных сирен понимаю. Твою комнату я осматривал раза три только в первый год. Еще я сам немножко
