популизма. Движение, представителем которого считал себя Кастро, приветствовало
каждого человека, в жизни которого были какие бы то ни было невзгоды: «Кубинцы,
лишенные работы… крестьяне, живущие в жалких хижинах… фабричные рабочие, чьи
пенсионные фонды оказались растрачены…мелкие фермеры, которые живут и умирают,
обрабатывая землю, которая им не принадлежит… учителя и университетские
преподаватели, к которым относятся безо всякого уважения… мелкие предприниматели,
обремененные долгами…[и] молодые профессионалы, которые, когда заканчивают школу,
мечтают трудиться и полны надежд – но оказываются в тупике». Однако Кастро
придерживался скорее реформаторских, нежели революционных воззрений. Он
утверждал, что стремится восстановить кубинскую конституцию 1940 года и хочет, чтобы
его страна вернулась в те времена, когда на Кубе был президент, конгресс и суды, когда
там существовали политические партии, публичные дебаты и свободные выборы.
С другой стороны, ни один кубинец, читавший «La historia me absolvera», не мог
усомниться, что Кастро ратует за радикальные социальные и политические перемены. По
программе, которую он предлагал, сельскохозяйственные земли должны были отойти к
фермерам-арендаторам, которые их возделывали, а рабочие на промышленных
предприятиях получали право разделить между собой 30 процентов прибыли своей
фирмы. Складывалось впечатление, что Кастро стремится изложить политическую
программу, которая была бы предельно радикальной и при этом все же оказалась
поддержана обществом. Среди тех, кто в конечном счете разделил взгляды Кастро на
будущее Кубы и его прогрессивные предложения, по крайней мере, в принципе, были и
Бакарди.
К тому времени, когда Кастро вышел из тюрьмы по всеобщей амнистии в мае 1955
года, он уже стал благородной и харизматической фигурой, а возвращение его на
политическую арену было весьма эффектным. Когда в доки прибыло судно с острова
Пинос, на котором были Кастро и другие заключенные-moncadistas, встречать его
собралась целая толпа, и Фидель, как обычно, не упустил случая показать себя.
- Вы планируете остаться на Кубе? – спросил журналист, когда Кастро сошел на
берег в мешковатом двубортном костюме и белой рубашке с расстегнутым воротничком.
- Да, я планирую остаться на Кубе и открыто бороться с правительством, - ответил
Кастро, - указывать ему на ошибки, подчеркивать его недостатки, обличать бандитов,
стяжателей и воров.
В тюрьме он отпустил усы, однако в остальном почти за два года за решеткой
совершенно не изменился. Он отбывал срок в относительно просторной одиночной камере
с отдельной ванной и плиткой, на которой можно было готовить.
- По-прежнему ли вы будете членом ортодоксальной партии?
- Мы будем бороться за объединение всей страны под знаменем революционного
движения Чибаса.
- Согласны ли вы добиваться перемен путем выборов?
- Мы за демократические перемены. Единственная партия, которая здесь выступает
против мирного решения проблемы – это существующий режим. Единственный выход из
кубинской ситуации, насколько я могу судить, - немедленные всеобщие выборы.
Однако сам Кастро впоследствии признавался, что несколько умерил свою
общественную позицию, чтобы привлечь как можно больше сторонников и замаскировать
более экстремистские намерения. В 1965 году он рассказывал посетителю, что когда
собирался баллотироваться в парламент на выборах 1952 года, то делал это с целью
«воспользоваться парламентом как отправной точкой для создания революционной
платформы и агитации масс в ее пользу… Я уже тогда полагал, что сделать это
необходимо революционным путем». По всей видимости, с тех самых пор, как Кастро
