Шаги приблизились к двери его комнаты — и он совершенно окаменел от страха, не зная, что и думать. Потом шаги отдалились, теперь они были слышны из коридора — быстрые, неровные, семенящие.
Леонид Павлович сам не мог понять, почему он так испугался. В конце концов, могла быть и ошибка. А может быть, он боялся того, что весь этот кошмар будет продолжаться дальше: жуткая вонь, нечистоты, которые они с женой не успевали убирать, пролежни, вопли, невозможность никуда отлучиться даже в выходные…
Он снова прислушался. Все было тихо. Он долго лежал без сна и слушал, слушал… но все было абсолютно тихо. И когда за окном стало светлеть, он осторожно опустил на пол ноги, словно боясь, как в детстве, что кто-то вылезет из-под кровати и схватит его, нащупал теплые шлепанцы, шагнул к двери. Осторожно приоткрыв ее и убедившись в том, что в коридоре никого нет, он подошел к ЕЕ комнате, дверь в которую была открыта.
Мать по-прежнему лежала в гробу, в том же самом положении, с подоткнутым под подбородок полотенцем, со сложенными на груди скрюченными руками. «Слава Богу…» — с облегчением подумал он, ощущая острое желание закурить, хотя Люба строго запрещала ему делать это. И он пошел на кухню, просунул руку в свой тайник на полке, достал пачку сигарет. При этом он заметил, что дверца холодильника открыта.
— Надо же… — недовольно произнес он, — …какая забывчивость…
Но он удивился еще больше, обнаружив, что дверь холодильника держится на остатках одной петли и вот-вот готова отскочить. Лампочка в холодильнике оказалась разбитой, но все продукты были на месте.
— Ч-ч-ч-ч-черт… — заикаясь, произнес он, совершенно сбитый с толку.
Потом бросился в коридор, где стоял второй холодильник, чуть поменьше. Дверь на нем была в таком же состоянии!
Это настолько озадачило Леонида Павловича, что ему не пришла в голову даже простая мысль о том, что в квартире могли побывать воры. Тревожно оглянувшись в полутьме по сторонам, он обратил внимание на телефон: трубка свисала на проводе с тумбочки. С опаской подойдя поближе, он увидел, что телефонная розетка сорвана, провода валяются на полу, а вдоль всей стены сорваны обои.
Потрясенный, он стоял с минуту, собираясь с мыслями, потом подошел к входной двери. Недавно купленный им замок, последнее слово техники, был вырван «с корнем»!
Леониду Павловичу показалось, что он сходит с ума. Какая злая сила могла натворить все это? В квартире не было особенно ценных вещей, красть здесь было нечего. Кто мог войти сюда и с помощью каких жутких инструментов можно было проделать все это так тихо?
Будучи совершенно вне себя, Леонид Павлович бросился в спальню, растормошил Любу. Она встала, включила свет, деловито осмотрела все.
— Ничего не понимаю, — растерянно произнесла она. — Просто не укладывается в голове!
Совершенно подавленные случившимся, оба молча вернулись в спальню и кое-как, ворочаясь, дождались утра.
Зная домашний телефон Полищука, Леонид Павлович позвонил — и тот пришел до начала рабочего дня. Он слушал, не перебивая, пристально смотрел на лежащую в гробу Таисию Карповну, кивал и кивал головой и наконец задумчиво произнес:
— Странная была, однако, ночь…
Леонид Павлович сидел, съежившись на стуле, в свои без малого сорок лет чувствовал себя глупцом, совершенно не понимающим происходящего. Возможно, ему следовало бы заявить в милицию.
— …да, — продолжал участковый врач, — по дороге сюда я узнал, что в роддоме… — он кивнул в сторону балкона, потому что на другой стороне улицы, как раз напротив них, находился роддом, — …этой ночью погибло трое новорожденных мальчиков. Страшно сказать, как!
Леонид Павлович торопливо кивнул, ему вовсе не хотелось слушать еще какие-то ужасы, с него достаточно было того, что он сам пережил ночью.
— …да, — продолжал Полищук, сдвинув белесые брови и глядя в пол, — странные вещи…
Некоторое время он сидел так, опустив голову, погрузившись в свои мысли, совершенно не обращая внимания на сидевшего напротив него Леонида Павловича. Потом неспеша провел рукой по светлой, густой, подстриженной клином бородке, еще раз внимательно посмотрел на покойницу, перевел взгляд на Леонида Павловича и вкрадчиво произнес:
— Есть возможность недорого купить свинцовый гроб с болтами…
Леонид Павлович непонимающе уставился на него.
— …у меня есть приятель в военной части, — продолжал врач, — …можно было бы привезти ящик прямо сегодня.
Не понимая, куда клонит Полищук, Леонид Павлович так же вкрадчиво спросил:
— Зачем?
Гипнотизируя его взглядом своих прозрачных, серо-голубых глаз, Полищук сказал:
— Так надежнее.
— То есть… ведь она же уже лежит в гробу!
— Да, но болты… толстый слой свинца…
— Вы хотите сказать, что тело уже разлагается?
Полищук молча покачал головой.
— Тогда в чем же дело? — сердито произнес Леонид Павлович, считая, что участковый врач попросту морочит ему голову.
Глядя куда-то мимо Леонида Павловича, Полищук тихо произнес:
— Дело в том… что она, возможно, живая… — и тут же торопливо поправился, — …нет, я не это хотел сказать… ее нельзя назвать живой, она… неумирающая!
Леонид Павлович смотрел на него, разинув рот. Значит, все будет продолжаться и дальше?.. Но как же тогда свидетельство о смерти, похороны?.. Может быть, Полищук выпил с утра? А может быть… может быть, этот врач… не в своем уме?
— В моей практике такого еще не было, — словно догадываясь о подозрениях Леонида Павловича, поспешно добавил Полищук. — Но коллеги рассказывали… Кстати, скажите мне вот что: не было ли у Вашей матери последнее время каких-то особенных желаний или стремлений?
Вошедшая в это время Люба тоже подсела к ним и, услышав только последнюю часть вопроса, сказала:
— Думаю, что было. Она хотела домой.
За свою почти семидесятилетнюю жизнь Таисия Карповна сменила много мест проживания. Старинный деревянный двухэтажный дом в маленьком уездном городке, с яблоневым садом и вековыми липами у калитки… В этом доме ее мать работала горничной, а отец служил конюхом, здесь, кроме нее, родились ее многочисленные братья, из которых выжил только один, чтобы обрести вечный солдатский покой в румынском захолустье; здесь у нее появились первые подруги, и хозяйка подарила ей первое в ее жизни штапельное платье… Потом дело пошло хуже: городок заняли красноармейцы, ее матери прострелили на улице ногу, и она стала ковылять на деревянном протезе, хозяева спешно уехали куда-то, оставив в доме добрую половину вещей на радость новым краснознаменным постояльцам, а многодетной семье пришлось перебраться в полуподвальную комнатушку в густонаселенном, кишащем насекомыми доме возле реки.
Там они жили недолго: бывшему конюху удалось выгодно продать кое-что из унесенных из дома хозяйских вещиц и построить собственный домик — сосновый сруб, обитый фанерой. В этом доме Таисия Карповна жила до окончания школы, а потом уехала в соседний город, чтобы поступить там в институт.
И на целых пять лет общежитие стало для нее настоящим домом: здесь у нее было много подруг, здесь она вышла замуж за Павла Глебовича, здесь у нее родилась ее первая дочь.
К следующему своему дому ей пришлось несколько дней идти пешком по осеннему бездорожью, то и
