исполнилось еще и года. Ее муж Саша тоже приехал, но не столько из-за тещиных похорон, сколько для того, чтобы повидаться со своей родней.
Галя не была дома почти десять лет, она не приезжала даже на похороны отца, будучи в то время беременной, и особой тоски по обществу родителей не испытывала. Похоже, она была даже рада тому, что Омск так далеко и что дорога стоит таких денег. Один — два раза в год она писала письма — и это все. Да, она родилась здесь — в роддоме, что был напротив — и здесь родился ее старший сын. Но жизнь среди родных стен была для нее отравлена раз и навсегда. Потому что родители прокляли ее брак с Сашей.
Они подружились в десятом классе, и однажды Таисия Карповна застукала их, идущих в обнимку по двору, в десять часов вечера. «Что тебе надо от моей дочери?» — бесцеремонно спросила она хрупкого черноволосого мальчика. Гале стало ужасно стыдно, словно ее уличили в чем-то неприличном. Опустив голову, Саша молча поплелся прочь, потом остановился, обернулся к Гале, и она тоже повернулась к нему. Некоторое время они молча смотрели друг на друга в темноте, потом пошли каждый в свою сторону. Дома Галю ожидала взбучка. После этого они стали с Сашей неразлучны. Через два года Галя забеременела и сообщила родителям, что выходит замуж. Лица Таисии Карповны и Павла Глебовича побледнели и вытянулись, губы сжались, глаза сузились. Их дочь — шлюха! Она забеременела! От какого-то мальчишки, который к тому же сам вырос без отца! И мать этого сопляка — хуже не придумаешь! — танцует в кордебалете! «Ты, что, хочешь нас опозорить? — строго спросил Галю отец. — Чтобы все показывали на нас пальцем?» Галя молчала, она ожидала совсем другого, ей казалось, что эта весть обрадует ее родителей.
— Придется сделать аборт, — угрюмо произнесла Таисия Карповна.
— Аборт?.. — краснея от стыда и негодования, воскликнула Галя. — Но какой в этом смысл?
Родители выразительно переглянулись, покачали головами.
— Ты сделаешь аборт, — ледяным тоном повторила мать.
Галя почувствовала, как у нее начинают дрожать руки и губы, она готова была расплакаться — и в то же время в ней поднималась волна неведомой ей прежде ярости. Уничтожить своего ребенка? А если она вообще не сможет больше иметь детей?
Душа в себе слезы, она шагнула к двери и, повернувшись к родителям, выдавила из себя:
— Не стану я делать аборт…
Она видела, как вскочил со стула отец, как сжались его кулаки, до нее, уже стоявшей в дверях, донеслось его шипенье:
— Я поставлю новый замок, и ты больше не войдешь сюда!
Слезы ее вмиг высохли, дрожь прекратилась, и она хладнокровно, рубя каждое слово, произнесла:
— Ты не смеешь прогонять меня из моего дома!
Через два месяца она вышла замуж за Сашу.
Мать и раньше бывала строга с Галей: не разрешала делать модные стрижки, покупать красивые лифчики, носить мини-юбки. Она боялась, что ее дочь развратится. Если ей и приходилось говорить с Галей об устройстве женского организма, она делала это с такой сдержанностью и чопорностью, будто сама никогда не имела детей. И уж совершенно запретной темой для Таисии Карповны был разговор о половом акте. И Гале приходилось догадываться обо всем самой. Почти каждый вечер она слышала омерзительный скрип родительской кровати. Это была широкая железная кровать с металлической сеткой, окрашенная в угрюмый синий цвет. Скрип был равномерным, то ускорявшимся, то замедлявшимся. И у Гали не было никаких сомнений в том, что происходит в комнате ее родителей. Как она ненавидела этот скрип! Ненавидела тайное сладострастие родителей. Но хуже всего было то, что они постоянно врали. Однажды мать исчезла на два дня, и Галя, слоняясь по улице с подружками, заметила, что она пошла через дорогу, в роддом, но не в ту дверь, куда входили роженицы. И такие отлучки повторялись несколько раз. Галя верила отцу, говорившему, что мать «дежурит» на работе. Тогда она еще не знала, что такое аборт.
Лет в десять Галя сделала для себя открытие: увидела, как устроен половой член лошади. Запряженный в телегу конь стоял возле магазина, среди сугробов, и мочился. Пораженная и обрадованная тем, что наконец-то узнала, как все устроено, она побежала домой и второпях рассказала все матери. Та выпорола ее.
Другое свое открытие Галя сделала полгода спустя, летом, на лугу, неожиданно наткнувшись на Машу-Мишу.
Этажом выше, прямо над ними, жили дворники — целое семейство потомственных дворников: высокий, с буденовскими усищами, дед, щуплая, проворная бабка и их непонятного пола отпрыск: в штанах, мужском пиджаке, с коротко остриженными черными волосами, с прокуренным, басовитым голосом и… тремя приблудными детьми. Маша-Миша беременела каждый год, и нередко дети откапывали под забором абортированных пяти-шестимесячных зародышей. Дед считал Машу-Мишу своей дочерью, а бабка — сыном. И трудно было сказать, кто из них был прав. В дворницкой квартире жили весело: несколько раз в неделю плясали так, что этажом ниже с потолка осыпалась штукатурка и всю ночь невозможно было спать. И каждое утро после этих диких гулянок все видели Машу-Мишу, с самокруткой из махорки и метлой, в облаке пыли, а рядом — деда, столь же усердно метущего двор. Жизнь Маши-Миши внезапно оборвалась в сорок один год: настоянный на курином помете самогон оказался слишком уж ядовитым.
Но в тот раз, когда Галя тайком удрала на луг, Маша-Миша и не думала умирать. Спустив с бедер свои грязные шаровары, она лежала, растопырив короткие ноги на траве, и поверх нее трепыхался — тоже в спущенных штанах — какой-то пьяный ублюдок.
Галя остолбенела. Вот, оказывается, как это происходит! Именно этим занимались ее родители на своей мерзко скрипящей кровати! Она стояла, как вкопанная, и смотрела во все глаза, не заметив, как к ней подошла мать.
На этот раз ее отлупили широким солдатским ремнем. Было больно, но она плакала от унижения, от сознания того, что ее бьет мать…
И еще одну порку она получила в детстве. Живя в одной комнате со своим девятнадцатилетним братом, она случайно нашла в его письменном столе пакет с презервативами. Значит, ее брат тоже… Это было для нее потрясением. Ее брат! Ленька!.. Не задумываясь о последствиях, она побежала к матери. Молча взяв из рук дочери пакет, Таисия Карповна отвесила ей пощечину, потом еще и еще…
Таисия Карповна была женщиной смиренной, целомудренной и строгой. Она смиренно восприняла ярость мужа, когда тот замахнулся на свою пятнадцатилетнюю дочь за то, что та непочтительно отозвалась о личности какого-то коммунистического вождя. Не принадлежа к числу пугливых, Галя еще более язвительно повторила свою насмешку. Павел Глебович ударил дочь, и она немедленно ответила ему тем же. Но Таисия Карповна ухватила Галю за руки и смиренно держала ее до тех пор, пока Галины очки не свалились под градом ударов на пол и сама она, близоруко щурясь, не прекратила сопротивление.
— Бесстыжая, — строго и укоризненно произнесла Таисия Карповна, — как ты посмела замахнуться на своего отца!
Сплюнув, как это делали уличные мальчишки, Галя пошла прочь, даже не подняв разбитые очки.
В ее присутствии Павел Глебович никогда не говорил о политике. По ночам он слушал официально запрещенные радиоголоса в присутствии смиренно молчавшей жены, но стоило Гале заглянуть к ним, как он тут же сбавлял громкость, а то и вовсе включал Москву. Павел Глебович не доверял своей дочери, считая, что что-то в ней не так, не зная толком, что именно. Иногда он думал о том, что она чем-то похожа на его старшего брата Константина, бесследно сгинувшего в славные сталинские времена: то же самое упрямство, та же несговорчивость. И даже во внешности у них было что-то общее: горящие черные глаза, гладкие черные волосы, чувственные губы. В славном тридцать восьмом году Константин не явился на институтский субботник, и его вызвал к себе ректор. Войдя в начальственный кабинет, строптивый студент плюхнулся в массивное кресло, положил ногу на ногу и закурил. У ректора очки поползли на лысину.
— Как вы смеете?!.. — побагровев, произнес он, но Константин в ответ мастерски выпустил через нос кольца дыма. На следующий день его выгнали из института. Лишившись общежития, он явился к своему насмерть перепуганному брату и, словно так было и нужно, расположился у него в комнате. Вскоре он так же неожиданно уехал в деревню, где стал учительствовать и женился на заведующей магазином, женщине веселой и доброй, хотя и намного старше него. Но его уроки отечественной истории кому-то не
