универсальных сил, но несомненно то, что базовый образ мышления влияет на восприятие, действия и реакции людей, особенно в кризисных ситуациях.
Однако культура существует не в вакууме. Прошлое Китая и его собственный ДНК формируются его современной историей - влиянием Запада, разрушением традиций при коммунизме, создавшем безвоздушное пространство в китайской духовности, и, возможно в большей мере его недавними попытками примирить собственные традиции с современностью. Когда вы разговариваете с китайскими экономистами об условиях экономического роста и способах обуздания инфляции, они не обращаются за помощью к Конфуцию. Центральный банк Китая кажется весьма современным и (в этом смысле) вполне западным в своих подходах. И если он не спешит ревальвировать свою валюту - о чем просят Соединенные Штаты, то это говорит скорее о национализме, чем о культуре. (В конце концов, когда Соединенные Штаты в последний раз меняли свою экономическую политику из-за того, что какое-то зарубежное правительство приказывало им это сделать?) Китайцы переняли западный рационализм во многих областях. Некоторые китайские политологи называют себя «христианскими конфуцианцами» - это не означает, что они перешли в христианство, просто они - китайцы с западными взглядами, стремящиеся привнести в китайскую политику более глубокое понимание цели и ценностей. Ради процветания в XXI столетии Китай, как и любая незападная страна, смешивает свой собственный коктейль - сколько-то частей Востока, сколько-то - Запада.
СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ, ЧТОБЫ ПРЯТАТЬСЯ
Самая большая проблема Китая связана не с особенностями его культуры, а с универсальными свойствами, которые заключает в себе его растущая мощь. Китай видит себя страной, нацеленной на мирный рост, его поведение характеризуется умеренностью, невмешательством в дела других государств и дружескими отношениями со всеми. Однако в прошлом многие поднимающиеся страны были столь же уверены в собственных благих намерениях - а заканчивалось это тем, что они разрушали мировую систему. Политолог Роберт Гилпин отмечает, что по мере того как страна будет становиться все более мощной, она «будет увеличивать контроль над своим окружением. Чтобы лучше обеспечивать собственную безопасность, она будет пытаться расширить границы политического, экономического и территориального контроля и изменить международную систему в соответствии с собственными интересами»[13]. Важно здесь то, что из истории мы знаем, что великие державы всегда верили, будто они имеют исключительно добрые намерения и только в силу необходимости им приходится защищать свои бесконечно растущие интересы. Поэтому в качестве второй по мощи мировой державы Китай будет неуклонно расширять свои интересы.
В конечном счете намерения Китая не так уж важны. В запутанном мире международной политики намерения и результаты не связаны напрямую. (В 1914 году ни одна страна не ожидала мировой войны.) Это похоже на рынок, в котором все компании стараются Максимизировать свои прибыли за счет роста цен: системный результат оказывается прямо противоположным - цены падают. Подобным же образом обстоят дела в международной политике, где нет единой верховной власти, где намерения отдельных стран далеко не всегда определяют конечный результат. Вспомните римский афоризм: «Хочешь мира - готовься к войне».
Насколько мирным окажется подъем Китая, будет определять комбинация его действий и реакций других стран, а также системный результат этого взаимодействия. Из-за своих размеров Китаю не стоит надеяться проскользнуть на мировую арену незамеченным. Например, ему - и это вполне понятно - необходимы энергия и сырье. Китай растет быстро, потребляет энергию и все виды товаров, поэтому он вынужден обеспечивать их постоянное поступление. Другие страны покупают нефть, почему бы Пекину не делать того же? Но проблема - в размерах. Китай оперирует такими крупными масштабами, что не может не менять правил игры.
Представление Китая о его собственных интересах меняется. Люди вроде Ву Цзяньмина - это старое поколение дипломатов, молодое же поколение хорошо представляет себе новую китайскую мощь. Некоторые из наблюдателей беспокоятся, что со временем эти представления будет разделять и руководство Китая. В 2005 году в своих изящно сформулированных предостережениях Ли Куан Ю выразил беспокойство не нынешним китайским руководством, и даже не поколением, которое придет ему на смену, а следующим поколением, которое родится во времена стабильности, процветания и растущего влияния Китая. «До китайской молодежи нужно донести мысль, что им необходимо убеждать мир, что рост Китая не обернется разрушительной силой», - сказал он, выступая в университете Фудань. Ли имел в виду, что со времен Дэн Сяопина китайские лидеры вели себя скромно, поскольку еще хранили воспоминания об ошибках Мао - об экспорте революции, «Великом скачке», культурной революции, - которые привели к гибели почти 40 миллионов китайцев. «Жизненно необходимо, - продолжал Ли, - чтобы молодое поколение китайцев, растущее в период мира и процветания и не имеющее того бурного и опасного опыта, которым обладают их отцы и деды, знало об ошибках Китая, совершенных под воздействием идеологического высокомерия и произвола». В настоящее время китайская внешняя политика полностью сфокусирована на коммерческих интересах - хотя и у них есть своя теневая сторона. Например, Китай старается наладить экономические связи с Африкой. Континент богат полезными ископаемыми, в особенности нефтью и газом, а Китай в них остро нуждается. И Пекин, и африканские правительства рады новым торговым отношениям - частично еще и потому, что их не отягощают колониальное прошлое или трудные исторические периоды - и бизнес процветает. Торговля растет почти на 50 процентов в год, китайские инвестиции в Африку растут еще быстрее. Во многих африканских странах наблюдается рекордно высокий экономический рост, который часто объясняют их новыми связями с Китаем. Некоторые африканцы считают эти отношения эксплуататорскими и отрицательно относятся к растущей мощи Китая, поэтому Пекин изо всех сил демонстрирует свои благие намерения. В ноябре 2006 года президент Ху Цзиньтао провел саммит, посвященный китайско-африканским отношениям. Все сорок восемь африканских стран, с которыми у Китая имеются дипломатические отношения, представляли на нем их президенты или премьер-министры. Это был крупнейший африканский саммит, когда-либо имевший место за пределами самого континента. На этой встрече Китай пообещал в последующие два года удвоить экономическую помощь Африке, предоставить 5 миллиардов долларов в виде займов и кредитов, учредить фонд в 5 миллиардов долларов для Поощрения дальнейших китайских инвестиций в Африку, списать большую часть долгов, предоставить больший доступ к китайскому рынку, подготовить 15 тысяч африканских специалистов и построить по всему континенту новые больницы и школы. Премьер-министр Эфиопии Мелес Зенауи сказал: «Китай служит всем нам источником вдохновения»[14].
Так что же во всем этом плохого? Ничего - за исключением того, что Китай, двигаясь в Африку, занимает экономическое, политическое и военное пространство, которое прежде принадлежало Или Великобритании, или Франции, или Соединенным Штатам. А это неминуемо приведет к разногласиям, поскольку каждая великая держава стремится продвигать свои собственные интересы и свои собственные представления о том, что для Африки хорошо и правильно. Китайская интерпретация собственных действий состоит в том, что он не вмешивается во внутреннюю политику других стран - что он, в некотором смысле, ценит нейтралитет. Но так ли это на самом деле? Мойзес Наим, издатель журнала
Пекин предпочитает вести дела непосредственно с правительствами, поскольку необходимые Китаю ресурсы находятся в основном в их ведении. Трансакции осуществляются куда проще, когда имеешь дело с
