него “невеста” быстро высасывает из человека всё тепло. Если сразу же не сбросить с плеча тепловод, если не отпрыгнуть подальше, то человек погибнет за несколько секунд!
– Заледенеет? – предположил Буджум.
– Как тебе сказать... Нет, человек не превращается в ледяной столб. Он просто умирает. Как от прямого попадания арбалетного болта в сердце!
– А “невестой” аномалия называется, потому что на голове у этой дамочки белая кисейная фата? – с сарказмом, который должен был замаскировать волнение, спросил Буджум.
– Скорее, она вся как белая кисейная фата... Такая, знаешь... зыбкая... Неуловимая... И глаза у нее пронзительные, будто в голодной яме просидела три недели, – медленно произнес Иманд, думая о чем-то своем. По его интонации можно было догадаться: о глазах “невесты” он говорит не с чужих слов.
– Ты хорошо знаком с ней? – предположила Фрида.
Вместо ответа Иманд кивнул и жестом попросил ее не продолжать. “Слишком больно” – читалось в его увлажнившихся глазах.
– Значит “невесты”... – вздохнул опечаленный Шелти. – Никогда не думал, что относительно неподалеку от нашего родного Данзаса столько удивительной погани! А, кстати, видна ли “невеста” через ваши охотничьи очки?
– Только через очки она и видна! Обычно бывает так, что лишь человек, на котором есть очки, способен заметить и сорвать тепловод “невесты” с плеча счастливчика... Ну или бедолаги, это уж как повезет... – сказал Иманд.
– “Невесты”, “волчки”... Надеюсь, это все? – с надеждой спросил Рутгер.
– Почти. Еще там водятся “красный смех” и “ведьмино кольцо”. С кого начнем?
– С “кольца”, – с энтузиазмом потребовал Шелти. – Фигура уж больно совершенная!
– С “кольцом” мы уже сталкивались на Болоте. Это тепловая аномалия, которая активируется, если человек, попавший в ее фокус, издает громкие звуки. Тогда вокруг незадачливого путешественника возникает вначале нечто вроде подковы из полосы невидимого жара. Затем эта подкова смыкается в кольцо. И стягивается к центру. То есть бедолагу, если он не выпрыгнет за пределы кольца, опалит нестерпимым жаром... Обычно настолько сильным, что у человека закипает в жилах кровь! Это чем-то напоминает действие уже знакомого вам огневика. Но только кольцо гораздо злотворнее...
– Но человек может выпрыгнуть, так ведь? – уточнил Буджум.
– Иногда. Если вовремя поймет, с чем имеет дело, – ответил Иманд. – Но лучше заранее разглядеть фокус “ведьминого кольца” и обминуть его десятой дорогой.
– Разглядеть, конечно, через очки? Я угадал? – Рутгер поцокал по ободку ценного оптического прибора ногтем указательного пальца.
– Угадал. Поставишь оранжевые стекла – и разглядишь.
– Ну а что же такое этот “смех”? То есть “красный смех”? – спросил Людвиг.
– “Красный смех” – звуковая аномалия. Увидеть через очки ее невозможно. Но ее можно услышать – так сказать, невооруженным ухом. Откровенно говоря, это мало напоминает именно смех... Скорее это похоже на тот звук, с которым семечки пересыпают из мешка в мешок... Этакий шелест, не предвещающий ничего особенно плохого. Но спустя небольшое время от этого шелеста некоторые люди впадают в длительное помрачение рассудка...
– А другие люди? Умирают? – Фрида предположила самое худшее.
– На других людей эта аномалия вообще не действует. К счастью для них. Но не следует недооценивать “красный смех”... К слову “красным” он называется потому, что у человека, или у героя, который подвержен воздействию аномалии, при первых же звуках смеха начинает идти носом кровь... И притом – довольно обильно. Омерзительное и одновременно жалкое зрелище!
– И как нам его распознать загодя, друг Иманд? Он же звуковой! Очки не помогут! – спросил Рутгер, опасливо поглядывая на ворота Аллефора, входить в которые ему хотелось с каждой секундой все меньше.
– Он обычно приманивает насекомых и других членистоногих гадов. Как увидите роенье комаров или тучу мух – будьте настороже! Это значит, что “красный смех” где-то рядом.
– Сдается мне, возле трактира “Хвосты и копыта” один такой “смех” ночевал... – задумчиво заметил Буджум. – Сколько там комаров роилось! Руки было не разглядеть!
– А что же, может и ночевал, – кивнул Иманд. – Трактир “Хвосты и копыта” хотя и стоит в одном из самых благоприятных и безопасных мест Праймзоны, а все же аномалии и там случаются. Тот же “красный смех” относится к категории кочующих аномалий. Он бы мог проползти через дубраву к ограде трактира. Почему нет?
Следующий вопрос задал сообразительный и неутомимый в своем желании узнаватьл и применять новое изобратеталь Шелти:
– Как я понимаю, почтенный Иманд, в Праймзоне есть множество вещей, которые представляют смертельную опасность, но в то же время могут быть обнаружены безо всяких приборов?
– Да, есть и такие, – согласился Иманд. – Держитесь подальше от всего, что напоминает лужи. Да и от самых наипростецких луж, которые кажутся наполненными обычной грязной водой – тоже. Над Аллефором, как и над всей Праймзоной, почти никогда не идут дожди. Влага быстро высыхает или впитывается. Стало быть, все, что вам покажется водой, почти наверняка ею не является!
– А является... – с расширенными от ужаса глазами произнесла Фрида. – Является... чем?
– Ну, во-первых, особыми сортами самородного прайма. Вы, как герои, возможно, опознаете его по запаху. Но возможно и нет!– Так не бывает! – воскликнул Людвиг, который по праву считал себя знатоком темы.
– Не бывает лишь в том смысле, дорогой друг, что если вы наберете ведро такого прайма и при этом проживете достаточно долго, чтобы вынести его за границы Праймзоны, то там, в обычном мире, вы его запах, конечно же, почуете. Но здесь – здесь он не пахнет!
