Называли курсантов только по кличкам. Рубин — Сократ. Теоретическим и практическим занятиям предшествовало медицинское освидетельствование и проверка.
Начальник школы — все называли его Тарасом — вызвал Захара к себе в кабинет, окинул взглядом и по-русски сказал:
— Так вот что, братец ты мой, поедешь в Мюнхен. На вокзале тебя встретит человек в светло-сером костюме, долговязый, с тростью в правой руке. Подойдешь к нему и скажешь: «Я для вас имею посылочку от Тараса». Он скажет: «Благодарю вас». И повезет в кафе гостиницы «Трех львов». Представится: Владимир Михайлович… А дальше он сам распорядится.
На вокзале все было так, как предупредил Тарас. В таком кафе Захар еще никогда в жизни не бывал. Шла война, лилась кровь, убивали, расстреливали, бомбили, рушились дома, умирали люди, а здесь — кофе с коньяком, джаз, полуголые девушки…
Ночь Захар провел в гостинице, а на рассвете Владимир Михайлович повез его за город. Они остановились у железных ворот казармы. Часовой взглянул на номер машины, козырнул и, не спросив документов, пропустил во двор. «Оппель» подкатил к красному особняку с черепичной крышей.
Захара водили из одного кабинета в другой. Проверяли зрение, слух, ноги. Потом привели в комнату, стены которой были облицованы мраморными плитами. Все тут поражало сверкающей белизной, почти как в операционной. Мебели почти не было. Только у большого окна стояли письменный стол и стул, а посередине комнаты — массивное, необычной формы, кресло.
Зубной кабинет? Нет, не похоже. Что ж тогда? Куда его привели? Кто эти двое — грузный, с медленными движениями и приклеенной улыбкой человек лет под пятьдесят и совсем молодой, подвижный, видимо, ассистент, полный готовности выполнить приказ старшего?
Захару предложили снять рубашку и усадили в кресло лицом к стене. На грудь и руки наложили металлические присосы. Ассистент закрепил их бинтами. От присосов провода уходили в подлокотники кресла. Что это — пытка электротоком? У Захара пересохло во рту, появилась тошнота.
— Сидите спокойно и не поворачивайте головы, — сказал ассистент и куда-то удалился.
За спиной у Захара — старший. Рубин его не видит, но чувствует — там сзади что-то происходит.
Время тянется дьявольски медленно, секунды кажутся часами. Наконец послышался шелест бумаги и вкрадчивый голос улыбчивого господина.
— Сеанс продлится недолго, физически вы ничего не будете ощущать. Никаких болей! Даже едва уловимых. От вас требуется немногое — отвечать на мои вопросы. И отвечать лаконично — да или нет. Ничего более, только так — «да», «нет». Вы не решаетесь спросить — в чем смысл этого сеанса? Я вам объясню, не дожидаясь вашего вопроса. Объективные данные покажут — говорите ли вы нам правду или лжете, пытаетесь обмануть нас. Говорить надо только правду, независимо от того, приятно это вам или неприятно. Вся ответственность за последствия лежит на вас. Если будете лгать, наши приборы изобличат вас. И тогда пеняйте на себя. Вам все ясно? Отлично.
Наступила небольшая пауза. Толстяк шагнул куда-то в сторону. Захар почувствовал, как капли холодного пота покрыли лоб.
— Вчера или сегодня вы употребляли спиртные напитки?
— Нет.
— Принимали какие-либо лекарства?
— Нет.
— Как у вас в России называется аппарат, на котором мы вас испытываем?
— Не знаю.
— К вам применялась подобная процедура?
— Нет.
— Я отчетливо и медленно зачитываю вопросы, на которые вам надлежит отвечать. Если что-то будет неясно, можете переспросить.
Но, прослушав длинный перечень вопросов, Захар ничего не стал уточнять. Ему все ясно. Ему ясно, что металлические присосы — это датчики, а где-то рядом, в другой комнате осциллограф выдает кривые реакций его организма — метод, о котором он слышал еще в институте. Ему кажется, что это было давным- давно. А может, это был сон. Не было никакого института. И он вовсе не врач. Кто же он? Захару стало дурно, захотелось позвать на помощь, он задыхался. Нет, нет, надо держаться. А толстяк уже начал задавать вопросы.
— Вы женаты?
— Нет.
— Вы работали в НКВД?
— Нет.
— Вы хотите жить?
— Да.
— Вы добровольно согласились сотрудничать с нами?
— Да.
— Вы намерены обмануть нас?
— Нет.
— Воронцов ваш друг?
— Да.
— Вы рассказали ему о своей связи с нами?
— Нет.
— Оказавшись в Москве, вы явитесь в НКВД с повинной?
— Нет.
Теперь уже капли пота падают с лица на грудь. Вопросы — как боксерские удары. И они не прекращаются. За спиной все тот же голос монотонно спрашивает.
— Вы сознательно…
— Если НКВД…
— Вы хотите…
«Да!», «Нет!», «Да!», «Нет!». Это продолжалось бесконечно долго. Руки и ноги дрожали, комната, стол, стулья завертелись так, как бывает в момент острого спазма мозговых сосудов. В те доли секунды, когда он переводил дыхание, пытался о чем-то подумать, раздавалось резкое: «Быстрей, быстрей!»
Наконец ремни расстегнуты и ему разрешено подняться с кресла. Однако сразу он не может это сделать. Поднялся — и его закачало из стороны в сторону.
В соседней комнате немецкий офицер снял оттиски пальцев. Захар успел заметить, что оттиски эти легли на карту, к углу которой была приклеена его фотография, а под ней фамилия, имя, отчество и чуть ниже кличка: Сократ. Офицер протянул карту Захару:
— Теперь подпишите.
Это было то же самое обязательство, которое он однажды уже подписывал.
А испытания еще не закончены. В другом конце коридора кабинет с большим количеством приборов. Здесь хозяйничает сержант. Он объясняет Захару, как звучат по радио сигналы пяти букв из азбуки Морзе.
— Запомните, из скольких точек и тире состоит каждая буква. Я буду выстукивать, а вы — записывайте. Ясно? Почему вы улыбаетесь, ничего смешного тут нет…
— Есть. Я радист первого класса. Два года на зимовке работал.
Сержант поначалу заколебался, стоит ли экзаменовать, но потом решил, что порядок есть порядок, начальство, оно все равно отчета потребует, и стал быстро-быстро — «на-кось, попробуй!» — отстукивать ключом в два раза большее количество знаков, чем предусматривала инструкция. И был, конечно, немало удивлен тому, с каким блеском, без единой ошибки Рубин принял это «радиопослание».
Примерно так же прошел экзамен и на аэродроме, где Захар заявил:
— Я буду прыгать не с вышки, а с самолета.
Инструктор переглянулся с Владимиром Михайловичем: «Нет ли тут какого-нибудь подвоха?» Тот одобрительно кивнул головой, и русский доктор продемонстрировал класс прыжка с самолета — точно в заданный круг.
