Да…
— Анна, Анечка!.. И мы в колодезе зимнего одиночества не застудились? не остыли друг к другу?..
Какое одиночество нынче бесы на Руси сотворили!.. Даже влюбленным одиноко!..
А древний мудрец говорит: в аду людей словно волос на младой голове! но там царит такая тьма, что каждому кажется, что он одинок!..
Задача бесов — посеять на земле, в народе, в стране такую тьму, чтобы каждому казалось, что он одинок…
И нынче бесам удалось соткать такую пагубу, ложь, тьму!..
Такое лютое одиночество… везде!.. Каждый человек увядает в колодце своего одиночества…
И вот никто не постучался в наш гостеприимный дом за всю зиму! Никто!..
А суфий говорит, что, если никто не стучится в дом твой, значит, скоро постучится последняя гостья — цыганка-смерть…
Анна, Анечка! Но кто-то стучится? или это капель вечерняя бьет?..
Но вечером капель замирает — еще в марте она несильна, и мороз вечерний возвращает ее вспять — в лед сизый, а?.. А мы были капелью, а станем льдом?.. Любовь — капель… Разлука — лёд…
Но кто-то стучится в нашу дверь… И я открываю…
На пороге стоит мой древний, редкий, останний друг — поэт Z, которого я часто вспоминаю, и стихи которого всегда со мной…
Приходит он в мой одинокий дом, как весенняя птица, с талыми водами…
Он говорит:
— Поклон вам, одинокие зайцы-русаки на снегу! Сегодня ведь 14 марта — Евдокия-плющиха!..
В юлианском календаре Евдокия открывала весну!..
С Евдокии ветры, вихри и мои любимые, теплые метели!.. Вот в такие метели я особенно люблю летать над Русью-матушкой, витать-гулять в полях, холмах!..
Ветры-свистуны легко носят меня!.. Особенно в валдайских, мягких, осыпчивых холмах!.. Там, в холмах, у ветров великая подъемная сила!.. Вот оттуда я и прилетел к вам… Твой дом издалека, Аминадав, я вижу — особенно голубые ели!.. Я прямо на них и лечу… ветви-лапы медвежьи у них материнские мохнато- теплые, добрые!.. Принимают они меня…обнимают…
Машут… Снег осыпают…
…Я гляжу на поэта…
Он в одной широкой, русской, необъятной, раздольной рубахе-косоворотке льняной, старинной с павлиньими вышивками… Таких рубах нынче даже на лихой, а мертвой, эстраде нет…
Я любуюсь рубахой, и поэт чует, видит мое восхищенье и говорит весело, вдохновенно:
— Эта старинная рубаха была подарена моему деду самим святым праведным Иоанном Кронштадтским…
Батюшка любил райские одежды и цветы, которые называл остатками рая на земле!.. У этой древнерусской рубахи великие летательные свойства!..
Возрождение Руси должно начаться и с костюма! Костюм — знак, отметина небесная народа, Божье Тавро!.. Божественный Иероглиф, который надо разгадать!..
Господь с небес высоких народы узнает, различает по одеждам!..
И как же Он различит нас, когда мы утратили, утеряли даже русские одежды исконные, первозданные?..
Вот Господь и не видит нас!..
Русь — страна необъятная, вольная — и одежды у нас вольные гибкие, как богатые ржи и пшеницы золотые под ветром ходят — так и наши одежды должны на нас ходить, переливаться! жить, дышать вольно!.. Великая величавая страна — великие величавые одежды! да!..
А мы раболепно забрались в куцые душные джинсы и иные заокеанские обмылки… Увы! Увы!..
Ходим в их одеждах, исповедуем их жалкие идеи, подчиняемся их кровожадным приказам, жертвуем всем для них, отдаём последнее для их комфорта, слушаем их обезьяньи песни…
А ещё древнекитайский император сказал: «Если в стране громко звучит чужая музыка — то эта страна близка к гибели…»
Да, да, мы променяли крестьянскую избу на европейский сортир…
..Поэт улыбается, и я с щемящей болью вижу, что рот его пустынен — нет ни одного в нем зуба… Рот зияет, как пропасть…
Поэт высок, худ и прозрачен, как последняя сосулька в апреле… Поэт весь в снежной, льняной бороде и богатых, волнистых льняных власах и о голубых аметистовых очах, очах, которые тоже вместе с древними одеждами вымирают, уходят с земли русской…
Но!..
Он все еще красавец русский, белокурый, синеглазый, уходящий в незримую Красную Книгу Русской Красоты, подпиленную, поваленную, как леса под топорами…
Айда! Гойда!..
Ангел Льняные Власы и Аметистовые Очи… беззубый нищий Ангел нашего бедного времени…
…Потом мы сидим у камина: поэт, Анна и я…
Потом Анна заботливо ставит на стол еду и вино…
Поэт виновато, ускользающе улыбается, как все беззубые люди:
— Я теперь не могу много есть… зубов нет…
Но зато моя худоба позволяет мне летать!.. С зубами я бы отяжелел и не смог бы подняться в воздух!..
Вот загадка нынешнего, перестроечного, беззубого сфинкса: если я поставлю зубы и потрачу на это все деньги — мне нечего будет этими зубами есть! А без зубов — мне нечем есть!.. “Вот в чем вопрос!” — как сказал бы беззубый Гамлет…
Но зато для пития вина не нужны зубы!.. Вот в чем трагедия человечества и сладость вечного алкоголизма!..
…Поэт много пьет…
Персты его — дивной извилистости, утонченности, и мраморности, и чуткости тихо и нежно, словно струны камышей от ветра, звенят, дрожат…
Вот такие персты и смогли написать Вечные Слова!..
Поэт говорит философскими афоризмами:
— Почему никто не знает моего имени и фамилии?.. Почему я всего-навсего “Z”?
Потому что истинный поэт, и мудрец, и художник должны быть безвестными, анонимными, как великие иконописцы, или творцы народных песен и одежд…
Они должны служить Красоте и Богу, а не людям, а не своей утробе и своему тщеславию и славолюбию!..
Древние китайцы говорят: “Истинный мудрец незаметен! Говорящий не знает!.. Знающий — не говорит!..”
Да!.. Великая литература презирает читателя, как Эверест — простого пешехода!..
Только двадцать счастливчиков забираются каждый год на Эверест!..
