воды. Цанка не хотел уходить и пытался посмотреть это грандиозное зрелище, но мать, крепко прижав его к груди, понесла домой.
…Сквозь сон Цанка явственно услышал голос матери: «Вставай, Цанка, вставай». Он раскрыл глаза, не мог понять, где он. И наконец до него донесся этот знакомый с детства — всё пожирающий вой. Цанка вскочил. Ужас и страх овладели им. Он заметался в кошмарной тьме. Споткнулся о Бушмана, и всем телом свалился на него.
— Ты что?.. Не надо! Пожалей!.. — закричал спросонья физик.
Живой человеческий голос вернул Цанка в действительность. Теперь он отчетливо и ясно слышал рев стихии: шла водяная лавина.
— Вставай, вставай быстрее, — заорал бешено Цанка над ухом товарища. — Бежим… Скорее.
Арачаев схватил Бушмана за руку и силой дернул, отрывая от земли и выталкивая из убежища.
— Ой-ой, — кричал физик, — моя нога. Я не могу.
— Беги, беги быстрее… Нас накроет лавина.
— Какая лавина?.. Постой… Отпусти меня, Цанка… Ты с ума сошел… Мой рюкзак? Там мой рюкзак, — отчаянно вырывался Андрей Моисеевич из рук напарника.
Однако Цанка крепко схватил физика за шиворот и буквально выкинул наружу. По ущелью полз рев: мощный, ужасный, дикий.
— Цанка, Цанка, что это, — пытался кричать Бушман, но его голос погас в шуме.
Они побежали вниз, вдоль стены ущелья. Бились о камни, падали, вновь вставали и бежали вновь. Дряхлый Бушман обеими руками насмерть ухватился за Арачаева и не давал бежать — ни ему, ни себе.
Первая — слабая волна арьергарда — настигла их и окатила леденящим холодом по колено.
— Цанка, не бросай меня! Помоги! Помоги, дорогой! — молил Андрей Моисеевич.
Арачаев, стиснув товарища подмышки, отчаянно тащил его за собой. Рев наступал, двигался все стремительнее и страшнее. Вода прибывала с каждой секундой и уже доходила по пояс.
Наконец добрались до ложбины, где Цанка рубил кустарник. Зная на память рельеф, он первым полез вверх, хватаясь за знакомые выступы и остатки кустарников. Бушман застрял внизу и никак не мог выбраться из воды.
— Не бросай меня! Помоги! Помоги, скотина! — в бешенстве стал кричать физик.
Цанка кубарем слетел вниз, с головой рухнул в воду. Борясь с течением, схватил Бушмана между ног и, крича, рывком бросил вверх из воды на берег.
— Держись. За выступ держись, — кричал, надрываясь, Цанка.
Рев нарастал. Теперь он был совсем рядом. И шел он не снизу, как думал Цанка, а сверху, накрывая все ущелье.
Цанка еще раз плечом поддел физика, тот, беспрерывно махая ногами в воздухе, — застрял. Тогда Цанка с трудом обошел его и уже сверху стал вытягивать к себе беспомощное тело. Ухватившись правой рукой за корень куста и уперевшись обеими ногами в каменный выступ, Цанка левой рукой обхватил запястье Бушмана. Их руки слились воедино, и, напрягая все свои силы, Цанка стал вытаскивать своего напарника. В это время громыхающий рев прокатился под ними, и мощная волна, достав по пояс Бушмана, резко рванула тело физика. Рука Цанка дернулась вниз, потащила его в бездну — он, не сгибая ног, уперся в выступ, его тело дрожало от напряжения, обе руки сжались в смертельной хватке, и в это время он почувствовал, как рука Бушмана разжалась, ослабла: груз стал невыносимо тяжелым.
— Отпусти, отпусти, — слышал Арачаев, или ему казалось, что он слышит голос Бушмана.
Уровень воды резко спал, но течение было стремительным: ледяная вода, вцепившись в ноги Андрея Моисеевича, звала с собой. Руки Цанка окоченели.
— Отпусти! Отпусти! — то ли кричал Бушман, то ли это вновь казалось.
Рука Цанка медленно разжалась, и он отчетливо услышал последний стон друга: «А-а-а».
…Цанка лежал на спине по наклонному выступу скалы. Внизу грохотала река, в лицо падал острый дождь; он потерял сознание…
Приступ кашля, распирающего всю грудь, привел Арачаева в сознание. Он хотел привстать, но резкая боль парализовала все его тело: он мог только дышать и раскрыть глаза. Над ним бесконечно высоко простиралось необъятное голубое небо. Только редкие перистые облака стайкой летели в прозрачном воздухе, наслаждаясь простором и свободой. Было тихо и спокойно. Слабое журчание воды ласкало слух. Высокое летнее Солнце овладело миром, озарило всё вокруг.
Цанка пошевелил пальцами рук. Снова попытался встать, и снова не хватило сил. Ему было жарко. Все тело ныло, в ушах стоял шум. Он снова стал кашлять. Твердый комок застрял в горле и не давал дышать.
Внизу прямо под ним что-то зашевелилось, посыпался мелкий щебень.
— Он здесь! Здесь кто-то лежит, — услышал Цанка возле самого уха звонкий крик.
Арачаев закрыл глаза. «Все-таки достали, гады» — подумал он, и от мысли, что его теперь будут мучить красные от обильной еды, сна и спиртного сытые морды, ему стало нестерпимо больно и жалко себя.
Несколько здоровенных рук больно схватили разные части его тощего длинного тела и потащили вниз.
— Живой?
— Да. Дышит.
— Из заключенных? — спрашивал барский густой бас.
— Да.
— Неужели больше никого не осталось?
— Не только никого, но даже ничего не осталось. Кругом нет даже признаков лагеря.
— В двух километрах внизу, говорят, обнаружили остатки от генератора, — вмешался еще один голос.
— Удивительно, а как этот выжил?
— Видимо, волной выкинуло на скалы.
— И что, он такое расстояние смог проплыть в ледяной воде?.. Тем более, что это не вода, а лавина.
— Ну, как-то очутился он здесь…
— Так, ладно, хватит болтать, — приказал бас, — где доктор?.. Быстро сюда носилки… За его жизнь отвечаете головой.
— А может лучше — того, — послышался писклявый голосок, — унесло всех — так унесло… А теперь с ним столько возни будет.
— Ты что болтаешь чушь — мудило… Вон смотри сколько глаз… Твои слова контрой пахнут… Лично будешь за его жизнь отвечать… Если с ним что случится — повешу… Это огромное ЧП! Это невиданный случай! Катастрофа! Стихия! Сенсация!.. — и тихо добавил: — Мы-то здесь не при чем. А при правильном подходе — можно даже выделиться.
— Так точно, товарищ Погорелов! Какая мысль! Какая идея! — Чтобы на него никто не дышал… На руках носите. Понял, хрен вонючий?
— Так точно! Все понял!.. Все сюда! Быстрее за доктором… Живее — ублюдки!
Как историческую редкость Арачаева несли долгое время на носилках. Потом погрузили в утепленный кузов грузовика и перевезли в какой-то лазарет. Там он пролежал несколько дней. Состояние его здоровья было тревожным. Днем и ночью персональный врач и несколько фельдшеров наблюдали за ходом лечения.
Каждое утро в отдельную палату, где лежал Цанка, заходили несколько человек в гражданском и спрашивали у врача:
— Ну как он?
— Пока особых изменений нет… Главное, что состояние не ухудшается. Наступила стабилизация, а это дает надежду.
— Когда его можно будет перевести в Магадан?
