— Так милочка, я знаю, ведь только паспорт, а не лицо и душа определяют личность.
— Кстати, ваш супруг тоже не русский, — сквозь зубы прошипела соседка.
— Конечно, от этого и страдает всю жизнь… Надо быть тем, кем создал тебя Бог.
— А если смешанный брак?
— Это невидимые страдания супругов и вечная раздвоенность детей.
— Ха-ха-ха, — засмеялась натужно соседка. — Так значит от русской и еврея появился — чеченец, да к тому же мусульманин.
— Да, — стала серьезной Алла Николаевна. — Я даже не думала об этом, а логика в этом есть — от борьбы иудаизма и христианства возникло мусульманство. А вообще-то, если быть до конца честными и откровенными, — уже громко говорила Басова, — мы все советские люди, и к тому же атеисты.
После нескольких тостов компания разговорилась, посыпались шутки, смех, заиграла музыка. Цанка весь вечер ухаживал за немолодой блондинкой — коллегой Альфреда Михайловича из горкома партии. Поздно ночью он вызвался ее провожать домой, вернулся только утром.
За завтраком Алла Николаевна сидела вся насупившись, была недовольна.
— Цанка, — говорила она строго Арачаеву, — все эти горкомовские работницы — девицы вольного поведения, без семьи и морали; с ними нельзя иметь дел. Все они на вид смазливые и умные, а наизнанку поношены до предела… Смотри, не смей больше.
— Да я у Бакарова ночевал, — оправдывался он, — и звонил ночью, с Альфред Михайловичем разговаривал, предупредил, что останусь.
— Да, да, — не поднимая головы от тарелки, мотнул головой Басов.
— Уж ты молчи, — стукнула по столу ложкой его супруга. Оба мужчины поняли, что если Алла Николаевна перешла с мужем на «ты» — то это серьезно и с ней лучше не спорить.
— Так, ну ладно, — осмотрела хозяйка дома поочередно приструненных мужчин. — Цанка, ты вечером приходи пораньше. Разговор есть серьезный… И ты, партработник, — не засиживайся у своих блондинок… Сегодня надо обсудить важные семейные проблемы.
— У нас сегодня на работе новогодний вечер, — взмолился Альфред Михайлович.
— Хватит, — вновь ударилась ложка о стол, — у тебя всю жизнь вечера да утренники. Не горком — а вечный праздник… Поток нотаций был бы обширнее, но в это время подошли Аянт и ее сестра для помощи Алле Николаевне в уборке после юбилейного застолья. Пока женщины здоровались и оценивали предстоящий изнурительный труд, Басов и Арачаев незаметно ретировались, на служебной машине поехали в горком. В кабинете Альфреда Михайловича долго пили кофе с коньяком, обсасывали до мелочей прошедший вечер, со смехом вспоминали утренний демарш Аллы Николаевны. Изрядно опохмелившись, перешли к политике, к международному положению, к новым веяниям из Москвы… Пообедав в столовой горкома, Арачаев помчался по делам в свой главк.
Вечером Басов и Арачаев встретились вновь в кабинете горкома, незаметно опорожнили еще одну бутылку коньяка и поехали веселиться на «огонек» к горкомовским блондинкам. Домой возвратились поздно. Алла Николаевна не спала, увидев, как еле-еле, поддерживая друг друга, с трудом раздеваются мужчины, она строго спросила:
— Вы что, на одной вечеринке были?
— Не-е-ет, в-в подъезде встре-е-тились, — еле шевеля языком, отвечали они.
— А ну вас, — мотнула рукой супруга Басова. — Что один, что другой… А этот — древний пень — тоже на старости лет выкобенивается… Никакого вечера у вас в горкоме не было, я звонила…
— Как это не было? — перебил ее Басов, развел в доказательство руками и вдруг полетел в стенку. — А ну — цыц, баба, — крикнул он в хмельном гневе, — фронтовики гуляют!
Зная, что с пьяным порывом мужа лучше не связываться, Алла Николаевна исчезла из виду и говорила из глубины комнат:
— Ты-то, старый — какой фронтовик?
— Как какой? — возмутился супруг. — А кто им с декабря сорок первого, — говоря это, он ткнул пальцем в грудь Цанка, — патроны, снаряды, бомбы поставлял?.. Я!.. Ты ведь помнишь, как я неделями домой зайти не мог, сутками налаживал завод… Мой сын тоже моими патронами небось пользовался, — при этом он прослезился, вытер рукавом лицо и неожиданно гаркнул: — А ну, накрывай стол! Фронтовики гуляют!.. Как ты встречаешь гостей?.. Цанка, что будем пить?
— Всё, — твердо сказал Арачаев.
— Молодец — гвардии капитан!.. Правильно, до утра гуляем!
— Альфред Михайлович, — перешла на уважительный тон супруга Басова, положила руки на грудь, — может не надо — завтра к первому в гости идем.
— Ну и что? — уставился упрямо работник горкома. — Пошел он к черту! Этот первый — козел… Ты знаешь, Цанка, он нас — чеченцев и евреев — не любит, хотя сам и казах. А вот перед русскими лебезит, даже перед уборщицей… А почему? — он вопросительно поднял палец вверх, качался. — Потому что русские их веками… — и он сделал жестами непристойные движения.
— Ой, ой, ой, — воскликнула Алла Николаевна, — до чего налакался? — она исчезла из виду, чуть погодя вернулась. — Альфред Михайлович — борщ свежий сготовила — наливать?
— Всё наливай! — приказал муж. — Цанка — пошли. Гуляем до утра.
Правда, запала хватило ненамного — возраст был не тот. После двух рюмок оба гуляки поползли к лежакам.
На следующий день супруги Басовы пошли в гости к первому секретарю горкома партии, прихватив значительные подарки, в том числе и привезенные Арачаевым, а Цанка до позднего вечера был у Бакарова, потом направился к Басовым и дошел до них только на следующее утро. В предновогодний день законно праздновали. И только первого января Басов и Арачаев угомонились, выдохлись, нагулялись. К тому же вечером Цанка возвращался в Чиили.
В полдень обедали втроем. Мужчины были опухшие, понурые и больные.
— Цанка, у нас к тебе дело, — вновь бразды правления вернулись во властные руки Аллы Николаевны. — Разговор более чем серьезный… Мы с Альфредом Михайловичем хотели давно об этом с тобой поговорить, но из-за вашего загула — всё откладывали… Дело в том, что твоя жена беременна.
— Она не жена мне, — резко ответил Арачаев.
— Как не жена? — возмутилась Алла Николаевна. — У вас еще законный брак.
— Это по советским законам, а по нашим я с ней давно в разводе.
— Ну не торопись, дорогой. Не горячись… Это ведь не шутки… Дети — это святое. По крайней мере ты и мы с Альфред Михайловичем знаем, что это такое… Пережили…
— Ну, хватит, хватит, — легонько погладил по руке жену Басов и обратился к Цанке. — Ты не торопись — всё обдумай, взвесь… Развестись дело не хитрое, а ребенок — это всё.
Арачаев глубоко вздохнул, посмотрел супругам в глаза.
— Я долго думал. По крайней мере целую ночь, после того как узнал эту новость… Эта женщина в мой дом не вернется. И я с ней жить никогда не буду, хоть и родит она десятерых детей… Это точка… Мадлена — сволочь. Это была моя роковая ошибка… В нашем роду такие женщины быть не должны. Им не место в нашем обществе… А насчет ребенка — посмотрим. Время покажет… Я знаю одно точно — быть ее мужем и страдать всю оставшуюся жизнь, даже ценой ребенка, я не намерен… Честь и свобода превыше всего.
Наступила долгая пауза, все сделали вид, что усиленно едят. Наконец Альфред Михайлович нарушил молчание.
— Ты прав, Цанка, абсолютно прав… Эти Исходжаевы — бесстыдные дамочки, и держаться от них надо подальше.
— Я знаю, — печально сказал Цанка, — что они обращаются к Вам, спекулируют Вашей порядочностью. Мне Аянт и Далхад все рассказали, но поделать ничего не могу… Просто Вы их гоните подальше.
— Ничего, ничего, — успокаивал его Альфред Михайлович, — все будет нормально.
— Тебе жениться надо, — взмолилась Алла Николаевна, — ты еще молодой.
— Да, да, — поддержал ее Альфред Михайлович.
— А может ты к нам в Алма-Ату переберешься? Мы тебе и с жильем и с трудоустройством поможем, — упрашивала Басова Цанка.
