— Он хочет священника-грека. Своей церкви, — сказал отец Дрэдди. Казалось, это его вдохновило.
— Это не то, что вы думаете…
— Но, допустим…
— Сомневаюсь.
— Но, допустим, допустим…
Отца Дрэдди словно подменили. Он был окрылен.
— Я еду в Норфолк к отцу Анастасису, — сказал он. — Извините.
И убежал.
Я очень удивился его возбуждению и почему-то зауважал его.
Мой отец умер утром около шести часов.
Взглянув на его уже застывшее лицо, я увидел, каким оно могло быть, — гримаса вечной озабоченности исчезла.
Глава двадцать восьмая
Лицо отца накрыли простыней. Я поехал к Майклу.
Из мира ушла напряженность. Со смертью старика все стало проще.
Мама спала как ребенок, волосы разметались по подушке, лицо — спокойное и умиротворенное. Казалось, будто известие о смерти мужа тоже каким-то образом достигло ее, и для нее, как и для всех, внезапно все стало проще.
Разбудить маму мне пришлось толчками в плечо.
Проснувшись, она сразу все поняла. Мама села в кровати и вздохнула:
— Ох, Серафим, Серафим!
Я вышел из спальни. Вскоре она пришла в гостиную. Глаза ее были сухими. Я поцеловал ее и, поддерживая за локоть, отвел в такси.
В госпитале, нигде не останавливаясь, она прошла прямо в палату к отцу.
Занавесь, окаймлявшая постель, была опущена.
В комнате уже стояла вторая кровать, и на ней лежал мужчина. Он был такого же возраста, как и отец, суетливый и раздраженный. Лежать с трупом в одной комнате ему совершенно не нравилось.
Мама подошла к телу человека, бывшего ее мужем в течение сорока семи лет, и поцеловала его в лоб. Затем поцеловала еще раз. Она молча посидела у изголовья, как сидела, когда он был жив. Подобающей молитвы она не знала.
Спустя полчаса пришли санитары и вынесли тело. Никто не спросил, ни куда его уносят, ни что с ним собираются делать.
Пришло время позаботиться о похоронах и найти место для могилы.
Покидая больницу, мы встретили мальчуганов Глории. Они опоздали на прощание с дедом, но пришли слишком рано для похорон. Мальчишки щебетали между собой что-то свое, детское, и были похожи на обезьянок. Майкл сказал, что случилось. Они перекрестились и застыли, не зная, что делать дальше. Мы уехали, а они так и остались стоять с испуганными физиономиями.
Позже мне стало известно, что отец Дрэдди все-таки отыскал отца Анастасиса и вытащил его из постели. Предыдущей ночью тот играл, как всегда, в бинго и поздно лег спать, но поднялся, оделся и запрыгнул в машину Дрэдди очень быстро. Правда, мой отец уже не нуждался в его молитвах.
Мы направились в дом Майкла. Там обнаружили, что проголодались. Глория сварила кофе, а мама поджарила яичницу с ветчиной. Мы с Майклом остались наедине.
— Подумай о себе, — сказал он.
— Ты, никак, волнуешься, Майкл?
— Конечно, ты же — псих. А я — твой брат.
— Так ты волнуешься обо мне?
— Конечно. У тебя такой же взгляд.
— Какой?
— Обращенный внутрь себя. Помнишь, ты пришел с войны как пришибленный. Сейчас — то же самое. Ты еще и говорить прекратил.
— Мне нечего сказать, Майкл.
— Но одну вещь тебе все-таки придется сказать. Одну вещь одному человеку. Это мне нужно. Пожалуйста. Ты, наверно, не знаешь, но всякий раз, когда у мамы неприятности, с ней рядом не ты и не я, а — Глория. Это она идет к ней и помогает, а не я и не ты.
— Я виноват перед Глорией.
— А как она узнает об этом? Иди и скажи ей.
— Хорошо, — сказал я.
Я пошел на кухню, Глория была одна. Я извинился, она лишь кивнула. Позднее раскаяние, подумал я.
После завтрака состоялось семейное совещание. По мнению Глории, лучшим вариантом являлся похоронный дом Тантона. Она знала миссис Тантон по клубу. Других предложений, ни лучших, ни худших, ни у кого не оказалось.
В похоронном доме мы выбрали гроб. Сам мистер Тантон ожидал нас. Он порекомендовал бетонное надгробие с нишей, куда наглухо замуровывают гроб; никакой протечки воды, пообещал он, стопроцентная гарантия. Видя наши колебания, он добавил, что если мы опустим гроб в сырую землю, то через пару лет могильный холм провалится или осыплется и могила будет плохо выглядеть.
Но надгробие стоило баснословно дорого. Я не имел понятия, откуда взять деньги на свою долю.
И мы решили не покупать надгробие с нишей.
Пока Майкл и Глория обсуждали детали, мы с мамой поехали осматривать кладбище.
Вскоре мне стало ясно, что, помимо могилы для отца, она искала место и для себя.
Католическое кладбище едва умещалось в своих границах. Но нам сказали, что одно место можно найти.
Я вспомнил где-то услышанную историю про пражских евреев. Их кладбище было так тесно, что людей хоронили одного над другим, в столбцы по шесть, семь человек. Во время войны все гетто присоединилось к лежащим на этом пятачке земли.
Католическое кладбище в пригороде Нью-Йорка тоже было заполнено. Могилы попирали друг друга.
Мы объездили всю округу. Это был длинный день.
Наконец в одном уголке неконфессионального кладбища мы нашли свободный клочок земли. Это место не пользуется спросом, сказали нам, потому что вдоль ограды прокладывается новое шоссе. Мы пошли посмотреть.
Шоссе в шесть рядов, три — уже использовались, и впрямь проходило в нескольких метрах от предполагаемой могилы отца. Гигантские бульдозеры и катерпиллеры на огромных колесах были в работе.
Но мы заметили, что, когда строительство будет закончено, этот уголок будет спокойным. Разумеется, шум машин доноситься будет, но и только. В этом была определенная закономерность: отец провел больше тридцати лет, ежедневно уезжая в Нью-Йорк и возвращаясь из него. По утрам почти все машины будут ехать в том же направлении, что ездил и он. А по вечерам — обратно. Моя мать, в свое время, ляжет в землю рядом с ним и будет так же терпеть гул машин, как терпела его соседство всю жизнь.
Она остановила свой взгляд на пустовавшем месте.
Мне стало ясно, что ожидала она совершенно не такое, надеялась на лучшее место, но она пожала плечами, сказала «о’кей», и мы поехали. Из кладбищенской конторы я позвонил Майклу и велел ему приехать.
— Ему надо поторопиться, — сказал служитель. — На свободное место претендует еще одна
