Сокровище Чингисхана

—  Мне показалась очень странной его осведомленность, — проговорил Питт. — Откуда он узнал о нашем приезде?

—  Пустыня маленькая, слухи распространяются быстро, — пожал плечами Джордино. — Лучше подумай о приятном. К примеру, нам не придется спать на земле. До отъезда у нас куча времени, можно хорошо отдохнуть. Лично я собираюсь исполь­зовать вот эту кровать по ее прямому назначению прямо сей­час. — С этими словами он завалился на одну из раскладушек.

—  А я сначала немного почитаю, — сказал Питт и, прежде чем Джордино успел захрапеть, ушел к двери.

Усевшись на верхнюю ступеньку лестницы, он оглядел ста­ринный храм, пыльную долину, окружавшую селение и тянув­шуюся до самого горизонта, затем открыл рюкзак, достал отту­да дневник доктора Ли Ханта и принялся читать.

32

—  До свидания, Питт! До свидания, Ал! — раздался голос Нойона. Питт, увлеченный чтением, не заметил, как тот подо­шел к самой лестнице. Он поднялся и пожал ему руку, удивив­шись крепости ладони десятилетнего мальчишки.

—  Пока, друг мой, — ответил Питт. — Надеюсь, мы еще встретимся.

—  Да. В следующий раз я вам дам верблюдов, — улыбнулся мальчик и, еще раз махнув рукой, побежал к автобусу, ожидав­шему его на краю селения. Нойон вскочил в него, двери за ним захлопнулись, и старенькая машина, взревевдвигателем, пота­щилась на горный хребет, навстречу заходящему солнцу. Шум мотора разбудил Джордино, и он вышел на крыльцо, с хрустом разминая руки, окончательно просыпаясь.

—  Нойон и другие ребята отправились после школы по до­мам? — спросил он, заметив автобус прежде, чем тот успел пе­ревалить за холм.

—  Заходил к нам попрощаться. Попросил передать тебе, что готов предоставить тебе для тренировок самого лучшего своего бегового верблюда, — буркнул Питт и, как показалось Джор­дино, с весьма загадочным видом снова уткнулся в дневник погибшего археолога.

—  Вижу, тебя по-настояшему захватила археологическая сага. Интересно?

—  Даже не поверишь насколько, — ответил Питт.

Джордино сразу уловил серьезные нотки в голосе друга и

присел рядом с ним.

—  А что он там выискивал?

—  Доктор Хант, его монгольский друг и бригада китайцев пытались докопаться до развалин некогда очень богатого, а позднее исчезнувшего города на севере Китая под названием Шанду.

—  Ни разу не слышал о таком.

—  Возможно, знаешь его под другим, более романтическим западным названием... Сяньду.

—  Нет, не знаю, — мотнул головой Джордино. — А ты уве­рен, что он действительно когда-то существовал?

— Скорее да, чем нет. Там находился летний дворец Хубилай-хана. Он возвел его примерно в ста двадцати милях от Пе­кина и спасался там от летней жары. Город окружали обнесен­ные забором охотничья угодья, в близлежащих деревнях про­живало свыше ста тысяч человек. К тому времени как там по­явился Хант, вся местность давно превратилась в бесплодную пустынную равнину, испещренную одинокими горами и гру­дами камней.

— Иначе говоря, все находки датируются эпохой правле­ния Хубилай-хана? Они, должно быть, стоят кучу денег. Я имею в виду часть, оставшуюся целой после крушения самолета.

— Очень возможно, хотя сам археолог был разочарован сво­ей работой. По его собственным словам, вплоть до последнего дня раскопок ему не удалось обнаружить ничего по-настояще­му значительного. И здесь всплывают ларец и шкура гепарда. Оказывается, именно их он и нашел в последний день. — Открытый ларец со шкурой гепарда и бронзовым цилиндром внут­ри находился рядом с Питтом, на ступеньке. Первой он выта­щил шкуру гепарда. — Хант практически не упоминает о шку­ре гепарда, но ты посмотри-ка вот сюда, — сказал он, раскла­дывая мех, затем переворачивая его. На ровной поверхности в восьми квадратах одинакового размера были нарисованы не­большие картины. Первая изображала большую китайскую джонку, плывущую в сопровождении двух судов поменьше, по широкой реке. Следующая за ней картина изображала море и корабли. На седьмой корабли уже стояли на якоре в неболь­шой бухте, а на восьмой был виден большой корабль, объ­ятый пламенем. Огонь поднимался по фок-мачте и уже начал охватывать знамя, полощущееся на ветру мелкими волнами. На берегу, неподалеку от корабля, лежало множество ящиков и корзин, окруженных огненным кольцом. Языкастое пламя и дым пожирали землю вдоль бухты.

—  Сериал, похоже, рассказывает о морском путешествии, закончившемся крупным пожаром, — предположил Джорди­но. — Возможно, мореплаватели столкнулись с противником, к тому времени уже хорошо знакомым с греческим огнем. Либо корабль подошел слишком близко к горевшему лесу на побере­ жье, подул ветер, и искры от пожарища долетели до него. Наш знакомый британский археолог ничего не пишет по поводу этих миниатюр?

—  Ни единого слова. Мне кажется, он даже не удосужился как следует осмотреть шкуру. Так и умер в полном неведении.

—  Как он описывает ларец?

—  Никак. Его заинтересовал не сам ларец, а лежавший в нем бронзовый цилиндр. Точнее, вложенный в него забавный предмет — шелковый свиток с нарисованной на нем картиной, или, скорее, картой, указывающей на место захоронения не­сметных сокровищ.

—  Но цилиндр был пуст, когда мы нашли его. Ты думаешь, свиток и сейчас находится в самолете? Рядом с Хантом?

—  На, сам почитай его завершающие записи, — предложил Питт, передавая Джордино дневник. — Три больших абзаца на последней странице.

5августа, 1937год. Запись сделана на борту самолета. Ле­тим в Улан-Батор. С тяжелым сердцем я пишу о своем ужас­ном открытии. Цендинь, мой верный помощник, деловой парт­нер и друг, в конце концов предал меня. Шелковый свиток исчез, украден из цилиндра, который я бережно хранил со времени его обнаружения. Украсть его у меня мог только Цендинь. Он нанес мне удар в спину. Пропажа обнаружена мною уже после того, как самолет взлетел. Со свитком утерян след, ведущий к Ч., я все еще тешу себя надеждой, что мне удастся восстановить карту по памяти. Затем я соберу небольшую группу и с помо­щью Б. У. отправлюсь на поиски. Возможно, мне повезет, я встречусь с Цендинем где-нибудь на склонах Бурхан-Халдун и тогда верну себе пропажу. Моя единственная надежда...

Абзац заканчивался на полуслове и возобновлялся позднее, но уже неровным почерком. Джордино сразу обратил внима­ние на то, что запыленная страница была забрызгана каплями крови.

 Дата неизвестна. Мы потерпели крушение в пустыне, нас сбил японский военный самолет. Оба пилота погибли. Мне ка­жется, у меня сломан позвоночник и обе ноги. Не могу двигать­ся. Жду помощи. Молюсь, чтобы нас нашли как можно быст­рее. Боль просто невыносима.

Последний абзац Джордино едва смог прочитать. Почерк был очень неразборчивым, напоминал скорее каракули:

Последняя запись. Помощи не будет. Искренне сожалею, что подвел Лидс и Британский музей. Последние слова любви жене моей Эмили. Господи, прими наши души.

— Бедный земляной червь, — сказал Джордино, закончив чтение. — Вот почему он лежал поверх кучи осколков. Навер­ное, пытался выбраться. После крушения самолета прожил не­сколько мучительных дней.