Фахардо свое запоздалое появление на месте аварии. Теперь, поездив по здешним дорогам, Глория была почти готова поверить ему.
Далеко на северо-западе различались устланные красно-белым лишайником пригорода холмы. Надо полагать, Чарронес. Но как оказались здесь эти дома? Столь удаленные от городских удобств, они походили на бестолково спланированное поселение. Может быть, подумала Глория, Фахардо получил свою землю задешево, в обмен на согласие жить в таком месте? Может быть, так и заселяются поначалу подобные поселки? Застройщики вот этого быстро разорились, или обнаружили, что затеяли строительство на линии геологического разлома, или не смогли продать построенные ими дома с прибылью. А для простофиль, которые уже уложили вещички и перебрались в самую середину бросовой земли, менять что-либо было поздно, они оказались обреченными жить на руинах своей мечты.
На веранде дома стояли по бокам от разломанной лейки два наполненных белыми камушками ящика для растений. Однорукая кукла-блондинка лежала на спине, ожидая чего-то — быть может, трансплантации недостающего органа. Имелась также одна стоптанная комнатная туфля в голубую полоску, — какое-то животное уже совершило попытку употребить эту обувку в пищу. Бетон, некогда выкрашенный в красный цвет, выцвел и пооблез, и теперь его украшал бледный красноватый архипелаг — островки цвета ссадин и серые оспины.
В доме кричала женщина.
Дверь оказалась не запертой. Полукруглый столик в прихожей покрывали пучки церковных свечей, стеклярусные четки, иконки и грубые офорты на меди. Над столиком висели зеркало и большое латунное распятие. За прихожей различалась темноватая комната, в которой сухопарая женщина трясла, держа за грудки, одетого в нательное белье ребенка неопределенного пола. Кричала мать, а дитя, не желавшее ей подчиниться, норовило плюхнуться на пол. Вся сцена игралась под развеселую рекламную музыку.
Глория окликнула женщину:
— Здравствуйте!
Дернувшись, точно от удара в живот, женщина отпустила ребенка — тот немедля заковылял прочь — и вышла на свет, отбросив за ухо прядь вьющихся каштановых волос. Пальцы ее украшали дешевые массивные кольца, одета она была в темно-синие легинсы и просторную футболку с надписью СВОБОДУ США. Сухопарая, с вытянутым, не лишенным миловидности лицом: выступающие скулы, глубокие глазницы.
Быстро окинув гостей взглядом, она ломким голосом спросила у Карлоса:
— Что?
— Мы приехали, чтобы повидаться с
— Вот как.
— Это Глория Мендес, я Карлос Перрейра.
Женщина склонила голову набок.
— Так-так, любопытно слышать, — сказала она.
— А вы — супруга
Женщина издевательски ухмыльнулась:
— Что есть, то есть.
— Рад знакомству с вами, — сказал Карлос.
— Ах да, разумеется. Рада знакомству с вами. Уж так рада.
—
Женщина наискось перегородила своим костлявым телом дверной проем — приняв позу, судя по всему, освоенную ею посредством частых повторений. Глория заподозрила, что оберегать мужа от непрошеных гостей ей приходится не впервые.
— Тито отдыхает, — сказала она. — Его нельзя тревожить.
— Ну что же, — сказал Карлос. — Очень жаль.
— Ага, — согласилась женщина. — Еще как. До свидания.
Женщина начала закрывать перед ними дверь, однако Глория мягко придержала ее.
— Мы приехали издалека. Можно я воспользуюсь вашей уборной? — попросила она.
Женщина взглянула на Карлоса, тот кивнул:
— Она быстро.
Рекламное звяканье смолкло, смененное разговором двух персонажей мыльной оперы. Из глубин дома донесся грохот — там осыпалась, ударяясь о грязный пол, кухонная утварь. Женщина закрыла глаза и вздохнула.
— Идите за мной, — сказала она.
Карлос остался на веранде, а женщина провела Глорию в сдавшуюся на милость игрушек гостиную. Купленные на аукционах подержанных вещей куклы и пластмассовые мячики то и дело подворачивались двум женщинам под ноги; из-под глубокого кресла торчали недавно побывавшие в воде книжки с картинками, такие же стояли, прислонившись к обогревателю. На коробке из-под трехколесного велосипеда красовался телевизор. Гнетуще громкий экран булькал от страсти, с которой небритый герой
«Я люблю тебя, Консуэла».
«Нет, Хуан! Мы никогда не сможем быть вместе, твой отец лишит тебя наследства».
«Мне все равно, Консуэла». И, заключив Ее в свои объятия, Он повалил Ее на пол.
Женщина, остановившаяся, чтобы посмотреть эту сцену, фыркнула.
В комнате рядом заплакал мальчик.
—
— Это не едят, Адела, — сказала женщина.
Девочка продолжала жевать носок, точно неподатливую ириску.
—
— Вынь его изо рта, Адела.
—
Женщина метнулась на плач, голося: «Заткнись заткнись заткнись заткнись!» Попутно она шлепнула Аделу с силой, от которой та крутнулась на месте. Недолгое ошеломленное молчание, а потом девочка взвыла, увлажнив слезами коросту на верхней губе.
Миг спустя женщина снова влетела в гостиную, направляясь к Аделе. Две звонкие оплеухи, вопли, еще две, тишина и, наконец, оплеуха окончательная.
Она уставилась на Глорию пустым, недоумевающим взглядом:
— Вы все еще здесь?
— Уборная? — напомнила ей Глория.
— Туда.
И женщина снова умчалась на так и продолжавшийся рев мальчика.
Пройдя в указанную ей дверь, Глория попала в коридор с еще несколькими дверьми. Первая вела в стенной шкаф, из которого ударил, когда Глория распахнула ее, нафталиновый смрад.
Открыв вторую, она услышала:
Девочка — Адела — сидела, скрестив ноги, на полу, хлюпая носом и жуя на сей раз пальцы собственных ног.
Еще одна девочка лежала, пристегнутая ремнями, на узкой кровати, половину ее лица закрывала присоединенная к большому баллону кислородная маска. При каждом вдохе глаза девочки выпучивались, при выдохе возвращались в глазницы.
Увидев Глорию, Адела помахала ей ладошкой.
