террористической организации, что противоречило всей сложившейся практике, оказались, как писала одна газета, показания свидетеля защиты – Хайнца (Хотте) М., с которым Ф. подружился во время совместного отбывания тюремного заключения – оба были осуждены за Уголовные преступления.
Из рассказа самого Ф. нам было известно только имя М., но не его головокружительная карьера, которую тот сделал на Западе. К этому моменту он был членом Районного правления неонацистской НДП в Западном Берлине и возглавлял службу охраны этой организации. Эта группа штурмовиков снискала себе скверную репутацию банды погромщиков не только в левых кругах. На ее счету числились нападения на участников встреч в дискуссионных клубах внепарламентской оппозиции. Предводитель громил М., как явствовало из показаний самого Ф., этот поклонник кулачного права, для которого не было ничего на свете милее борьбы против «левого террора», присутствовал при передаче оружия сторонникам Баадера. Место действия: пивная НДП, носившая то же название, что и последняя ставка Гитлера, – «Вольфсшанце». Открытая с разрешения властей, она была известна всему городу: за стойкой пивной красовался портрет Гитлера. Неонацист М.- был ли он также владельцем этого заведения, из газетных сообщений понять было невозможно, – подтвердил в качестве свидетеля, что Ф. «не знал, для каких целей будет использоваться оружие» (пистолет системы «Беретта» с глушителем).
Из материалов прессы можно было почерпнуть и другие, не менее удивительные подробности о нашем рыжебородом «борце против империализма», как он скромно именовал себя. Вот что писала, например, «Берлинер экстрадинст»: полиции и сенатору по внутренним делам города было известно, что Ф. обслуживал левую клиентуру только один-единственный раз, во всех остальных случаях он снабжал оружием неонацистских погромщиков. Полиция имеет доказательства о совершении им по меньшей мере дюжины сделок, связанных с продажей оружия, которое поступало в распоряжение «службы по охране порядка» НДП. Наш бравый «автор» трудов по марксизму, «политический заключенный» из ГДР был личностью многоликой. Кстати, в Западном Берлине, согласно оккупационному законодательству, за хранение оружия грозит смертная казнь. Но Ф., по всей видимости, по этому поводу никаких опасений не испытывал.
А его дружок Хотте скорее всего продолжает и дальше распространять листовки примерно такого содержания: «Красные политические гангстеры, применив вооруженное насилие, освободили поджигателя универмага! Каждый третий день совершается разбойное нападение со стороны вооруженных до зубов гангстеров». И далее: «Поддерживайте НДП, единственную партию, которая еще в состоянии остановить большевизм!»
После всего случившегося «революционер» Гюнтер де Ф. быстренько нашел себе новое занятие в Западном Берлине: теперь он стоит за стойкой одной известной пивной, служащей пристанищем для анархистов. Там тоже разглагольствуют о революции. Может быть, у него снова появился стимул к заимствованию чужих мыслей. Но нас его дальнейшая судьба не интересовала.
И вот недавно один молодой парень, выслушав мой рассказ, спросил меня: «Слушай, а как зовут твоего героя, уж не Ф. ли?»
Я подтвердил и услышал новую (а может быть, старую?) историю об «ученом» – любителе оружия. «Он сейчас отирается среди тех, кто захватывает пустые дома, и с гордостью рассказывает, что пожертвовал четырьмя годами своей жизни – страдал в тюрьме за идеалы социалистического движения». Нам же в свое время в «Клубе Вольтера» он заявлял другое: он-де в большом долгу у федерального правительства за то, что его освободили из заключения в ГДР.
Я записал эту историю, потому что нахожу ее примечательной и поучительной во многих отношениях. До сих пор я упрекаю себя за то, что какое-то время считал Ф. большим знатоком учения Карла Маркса. Но я не учел, что такого преступления полиция Западного Берлина ему, конечно, никогда бы не простила.
Как-то прекрасным воскресным утром я решился наконец позвонить в ведомство по охране конституции. В тот день в 8 часов утра, когда я, изрядно уставший, возвращался с гастролей, меня в каких- нибудь ста метрах от дома в очередной раз без всякого повода подвергли полицейскому контролю якобы на предмет установления личности. Затем, когда я добрался домой и стал просматривать почту за предыдущий день, то обнаружил на конвертах знакомые следы, которые за все эти годы уже научился распознавать. Все это меня обозлило.
Я отыскал в телефонной книге нужный номер и набрал его.
– Земельное ведомство по охране конституции,-
Раздалось в трубке.
– Доброе утро, – сказал я, – моя фамилия Киттнер. Не могли бы вы соединить меня с сотрудником, ответственным за слежку, которая за мной ведется.
– Пожалуйста, подождите минутку, – ответили мне без колебаний. – Соединяю.
Щелчка я не услышал: естественно, они располагали новейшей техникой. Ну вот, наконец-то мы и встретились – мой государственный опекун и я.
– Краузе [30].
Вряд ли это была его настоящая фамилия, а жаль.
– Господин Краузе, говорит ваш подопечный Киттнер…
В ответ я услышал добродушный смех – господин на другом конце провода, видимо, был не лишен чувства юмора, он явно понял меня.
– …Как вам наверняка известно, я только что вернулся из турне. Сейчас мы собираемся лечь спать. Я хотел бы только справиться: ваши сотрудники дежурят и по воскресеньям или же мы можем оставить окна открытыми?
– Ну, тут мне трудно вам что-нибудь посоветовать, но вы ведь человек сообразительный… Погодите, что-то я хотел вам сказать? Да, ваш суп из перца, которым вы потчуете посетителей ТАБа, просто отменный.
Это меня порадовало, ибо я могу спорить о качестве моих программ, но не супов!
– Вы были у нас в театре как служебное или как частное лицо?
– Главное, что вы меня не опознали, иначе взяли бы в оборот. Я ведь читал вашу книгу…
В самом деле, в 1967 году в Вуппертале мне удалось во время представления выставить на всеобщее обозрение комиссара политической полиции, которому я задал тот же вопрос. Я уже рассказывал об этом в главе «Как я втравил в игру шпика и что из этого вышло». Книга была издана в ФРГ в 1984 году, за три месяца до того, как состоялся телефонный разговор с господином «Краузе». Быстро же он читает «обязательную литературу». Да еще успевает ходить в кабаре. Выходит, я был не так уж далек от истины, когда в один из вечеров после сценки, в которой речь шла о ведомстве по охране конституции, бросил реплику: «Интересно, что сейчас чувствует настоящий агент, который торчит зале? Может, он встанет и сам расскажет нам?» То, что у зрителей в такие моменты мурашки бегут коже, – понятно. В моем письменном столе лежат три копии обвинений, предъявленных молодым учителям комиссией по выявлению неблагонадежных. Им, в частности, ставится в вину посещение концертов Киттнера. Это обстоятельство и послужило основанием применить к ним запрет на профессии.
Первый случай произошел на гастролях в Западном Берлине. При всей его чудовищной нелепости эпизод не лишен элементов гротеска. В действительности обвиняемому Детлефу О. не удалось тогда даже протиснуться в переполненный зал, чтобы послушать мои столь опасные речи. Вместо этого, как позднее писал мне сам Детлеф, он провел вечер – а это был один из самых жарких дней лета 1973 года – за стойкой бара, решив залить огорчение пивом. Тем не менее спустя три года(!) западноберлинские власти все же поставили ему в вину участие в моем вечере.
Два других случая – типично баварского происхождения. В Вюрцбурге (это случилось 21 июня 1979 года) один ретивый местный агент исхитрился обнаружить среди 600 студентов, собравшихся на мое
