Однако, если все это не было плодом нашей воспаленной фантазии и пункт наблюдения действительно существовал, то наших пантомим, разыгрываемых перед дверями дома, да распущенных по городу угроз совершить налет на квартиру оказалось вполне достаточно, чтобы секретная служба по вполне понятным причинам сочла за благо поспешно и без лишнего шума свернуть свой опорный пункт…
Еще одна история также связана с «манией преследования». Два телефонных звонка весной 1986 года имели для нас неприятные последствия.
Один из звонивших был молодой коллега, параллельно занимавшийся военными проблемами.
– Дитрих, – сказал он, – у меня есть для тебя потрясающий материал, касающийся бундесвера. Когда я смогу передать его тебе?
Какого рода был материал, он, несмотря на все мои расспросы, сказать не захотел.
– В понедельник вечером тебя устроит? – спросил я.
Его устраивало. Мы договорились встретиться в 18 часов. Разговор этот произошел в пятницу во второй половине дня. Когда я в понедельник перед началом работы, как обычно, прослушивал пленку телефонного ответчика, выяснилось, что среди прочих звонков был один из ГДР (что было ясно из уведомления междугородной станции). Само сообщение оказалось лаконичным: «Дорогой Дитрих, твой материал мы должны получить не позднее среды следующей недели, тогда все будет в порядке».
С этого момента наш телефон словно взбесился. Оба аппарата, принадлежавшие театру, как по команде, вышли из строя. Ни до нас нельзя было дозвониться, ни мы сами ни с кем не могли соединиться. А если временами это все же удавалось, то не с теми, чей номер мы набирали. Или же мы вклинивались в чужие разговоры, и люди – в зависимости от темперамента – удивлялись, беспокоились или бранили нас. В те дни я мог бы завязать таким оригинальным способом кучу новых знакомств…
Вскоре в этот хаос оказались вовлеченными и наши соседи. Люди, звонившие нам, попадали к ним, и наоборот Мы превратились в своего рода телефонных сиамских близнецов. С внешним миром связи практически было никакой. Сюжет, достойный Кафки. Многочисленные аварийные команды западногерманской почты, оснащенные самой разнообразной техникой, в течение редели ничего не могли сделать.
Отсутствие телефонной связи стало настоящим бедствием для театра, его посетителей и наших друзей, приятели и знакомые предполагали в злобе, что все – дело рук какой-нибудь секретной службы. Ничего удивительного, неодобрительно добавлял кто-нибудь из них. Когда начинаются такие странные звонки… Некоторые из друзей озабоченно посматривали на меня: «Скажи-ка, за всем этим делом с материалами не кроется ничего серьезного? Или все-таки?…» Тогда я спешил подробно рассказать им всю подоплеку истории. В ответ собеседники, к моему удовлетворению с облегчением говорили: «Ах, вот оно что…»
А с материалами дело оказалось более чем банальным. Я рассказываю это в первую очередь для того, чтобы упомянутый в начале главы господин Краузе при обязательном прочтении новой книги Киттнера не переживал бы сильнее, чем ему положено по его службе. Хотя он, вероятно, и без меня все знает…
Итак, что касается первого звонка. «Материалами о бундесвере» оказались правила поведения для господ-офицеров – потрясающе смешное произведение, достойное эпохи кайзера Вильгельма. Я наслаждался им; целый вечер и при случае намерен повеселить публику этими блестящими образчиками юмора, хотя и непреднамеренного. Этот документ (ни в коем случае не секретный) содержал правила гарнизонного политеса – сплошной набор глупостей.
По поводу второго звонка: как и многие мои коллег и по искусству, я время от времени гастролирую за границей, в том числе бываю и в ГДР. Выступать там доставляет мне удовольствие. Но так как большая часть гонорара выплачивается мне в марках ГДР, которые я, согласно общеизвестным валютным предписаниям, не имею права вывозить из страны, я трачу их на месте. Некоторые коллеги покупают мейсенский фарфор, я же предпочитаю приобретать вещи, которые могут пригодиться нашему театру. Само собой разумеется (к сведению господина Краузе), я строго придерживаюсь установленных правил: вовремя подаю документы для получения соответствующих разрешений на вывоз приобретенного мной и т. д.
В этот раз, весной 1986 года, я обратился с просьбой к типографии ГДР отпечатать мне красивый четырехцветный проспект для кабаре, разумеется, за соответствующую оплату – из тех денег, которые я честно заработал в этой стране. Заказ был принят. Единственным вопросом, остававшимся открытым, был срок его выполнения: я должен был прислать эскизы (тот самый «материал»!). Именно о нем и шла речь, когда мне звонили из ГДР.
Ну, вот все и прояснилось: оба «странных звонка», разумеется, никак не были связаны друг с другом. Всем все ясно? Абсолютно всё.
Если же согласиться с мнением моих рассерженных друзей, считающих, что в описанной выше катастрофе с телефонной связью были замешаны секретные службы, то тогда из всего этого можно сделать три логических вывода.
Во-первых, мой телефон вопреки всем законам и действующему праву регулярно прослушивается.
Во-вторых, организация, осуществляющая прослушивание, работает из рук вон плохо.
В-третьих, в описанной истории серьезную роль действительно сыграла мания преследования. Только страдаю ей не я.
Еще раньше я располагал неопровержимым письменным доказательством того, что западногерманские секретные службы в течение многих лет вели за мной интенсивную слежку и наблюдение.
В середине 70-х годов в мои руки попало досье на меня, изготовленное в недрах политической полиции и ведомства по охране конституции: сплошные измышления и передержки. В документах упоминались Различные события, но понять по ним, в каких масштабах и каким способом ведется слежка, было невозможно.
В конце 1982 года я заканчивал черновой вариант рукописи своей книги. То, что в ней я собирался воздать должное государственным филерам и каким именно образом, к этому моменту уже не было тайной: в ходе работы над текстом вариант рукописи читали в левых кругах, а позднее я разослал по почте в различные издательства десятки экземпляров.
И вот в один из дней (мы с Кристель только что вернулись с длительных гастролей) мне вдруг бросилась в глаза странная бумага, лежавшая на столе, заваленном черновиками писем, заметками, официальной корреспонденцией и страницами рукописи. На первый взгляд казалось, что речь идет о документе, вышедшем из компьютера: сначала шла масса сокращений, которые с ходу расшифровать было невозможно, за ними следовали моя фамилия, имя, место и дата рождения, сведения о профессии («деятель искусства»). После этого снова шли многочисленные буквенные и цифровые комбинации, сопровождаемые отдельными словами.
Когда, проглядев страницу, я обнаружил на ней адреса, по которым мы проживали последние 20 лет, а также название моделей когда-то принадлежавших нам автомобилей и их номерные знаки, а в другом месте было слово «сберкасса» и номер моего счета, то поначалу решил, что это извещение из налогового управления,
У нас, как и в семьях многих других деятелей искусства, финансовыми вопросами занимается та половина, которая напрямую не связана с творческим процессом. Однако Кристель решительно отказалась взять у меня загадочную бумагу: «Что еще за макулатура? Это не счет на уплату налогов, и вообще к моей бухгалтерии она явно никакого отношения не имеет»
Нас разбирало любопытство, и мы подвергли листок тщательному изучению. Первое, что вызвало удивление, были номера наших телефонов: один из них был десятилетней давности – еще до переезда в новую квартиру. Были перечислены все адреса, по которым мы когда-то проживали в течение последних двух десятилетий, некоторые из них повторялись, причем время проживания по этим адресам указывалось произвольно, оно не совпадало с действительными датами наших переездов. Следовательно, исключалось предположение, что перед нами была обычная регистрационная выписка, – хотя бы потому, что со множества автомобилей, которые мы угробили во время бессчетных поездок на гастроли, был произвольно
