расписано, кто может обратиться к президенту со своими словами благодарности. Но и тут слова не очень- то могут быть своими. Они должны быть своими… в рамках существующего протокола. У них там, у кремлевских администраторов, на все есть свой протокол и приглашенных обязательно предупреждают, как надо вести себя, чтобы, не дай Бог, не испортить намеченную церемонию. Короче говоря, это целый кремлевский спектакль, который награжденные не вправе нарушить даже распрекрасными импровизациями.
Определяют заранее: 'Вот Вы скажете… и Вы скажете, а все остальные после вручения говорят только 'большое спасибо', фотографируются и идут на место'.
Когда заканчивается организованное таким образом награждение, разносится традиционное шампанское. И вот, как только вручили всем по бокалу шампанского, все 'бросаются' на президента. И каждый со своим словом. Можете себе представить: на что это становится похожим. Все бросаются на президента по той простой причине, что из-за 'сита', устроенного его помощниками, никто не может попасть к нему тогда, когда это необходимо для дела. Я уже не говорю 'по личному вопросу'. В конце концов, таким образом, помощники оказываются главнее самого президента, ибо решают за него, что ему нужно, а чего ему не следует делать. Так свита делает короля и чаще всего в ущерб королю, потому что, в конце концов, за 'подобные проделки' свиты приходится отвечать самому королю. А со свиты, как с гуся вода. Сменят короля, и она будет делать то же самое с новым королем.
Поэтому, наученный горьким опытом прошлых награждений, последний раз я, испытывая сожаление от происходящего, остался стоять в стороне с женой и Левой Лещенко. И, видимо, устав от этих многочисленных просьб, вопросов и от неловкости создавшегося положения, президент Владимир Владимирович Путин сам сказал: 'Иосиф Давыдович! Ну, а что у вас со Львом Валерьяновичем никаких вопросов нет?' Я говорю: 'Нет, есть вопрос, Владимир Владимирович!'
Он говорит: 'Какой?' Я говорю: 'Вот 29 октября мы будем отмечать юбилей Ленинского комсомола…' Он смеется: 'Да что Вы? Это дата!.. Ну, очень хорошо'. Я говорю: 'Да! Очень хорошо, и мы ее обязательно отметим, но хотелось бы провести этот праздник во Дворце съездов'. 'Ну… проводите', — отвечает президент. Я говорю: 'Ну! Конечно…' Он говорит: 'Обратитесь к Кожину!' Я говорю: 'Можно тогда я скажу Кожину, что Вы дали 'добро'? Потому что, если этого не произойдет, за два дня до праздника скажут, что по техническим причинам концерт отменяется…' Он смеется: 'Все-то Вы знаете!' 'Конечно, — говорю я. — Если можно, скажите, пожалуйста, Кожину, чтобы разрешил'. Он говорит: 'Хорошо. Подскажем'.
И вот, на концерте Паваротти, я встретился с Владимиром Игоревичем Кожиным. Говорю: 'С Вами президент разговаривал по поводу юбилея комсомола?' Он: 'Нет'. Я: 'Тогда я Вам говорю, что разговаривал с президентом, и он одобрил проведение этого праздника, Вы разрешите нам арендовать Дворец съездов?' Он: 'Ну… Я не против, раз такое дело. Действительно, если будет такой песенный праздник, почему не разрешить?! Вы же не станете там митинговать?' Я: 'Нет, конечно! Покажем кино, попоем комсомольские песни…' Он: 'Сценарий, надеюсь, у Вас уже есть? Приносите, посмотрим, обо всем договоримся'.
Вот такой короткий случился у меня деловой разговор с Путиным на втором награждении. Спасибо, конечно, за это. Но ведь есть у меня гораздо более важная тема, чем проведение праздников: беспризорники, число которых с каждым днем растет на наших улицах; бомжи и пенсионеры, роющиеся в урнах в поисках еды на кичащихся богатством площадях вокруг Кремля; проститутки, стоящие рядами на центральных проспектах столицы; наркоторговцы, наркоманы и бандиты, свободно орудующие даже там, где обосновались правоохранительные органы, и куда, поэтому опасается ступать нога нормального человека; а сколько неполноценных детей появилось и болезней, которые мы не знали или давно уже забыли? Просто во всех отношениях деградирующее общество…
Ужасно больно за все это. И не потому, что я один правильный, а вокруг слишком много неправильных… Дело в том, что у меня растут пять внучек. И мне небезразлично, в каком обществе и как они будут жить. Как, думаю, небезразлично это и Путину, у которого растут две дочери. Мы же не сможем всю жизнь держать наших детей в тепличных условиях. Придет время, и мои внучки тоже пойдут в детский сад, пойдут в школу, забегут в туалет, где курят, колются и нюхают ради какого-то призрачного кайфа…
Ну что это за демократия? Наплевать мне на эту демократию, если она убивает даже ни в чем не повинных детей! Наплевать мне на нее, если она порождает зло!
…Наркодельцов нужно расстреливать, что называется, на месте. Поймали с поличным при реализации наркотиков и — стреляйте! А у нас пытаются распространить голландский опыт, разрешив, как в Голландии, открыто принимать наркотические зелья. Тогда, дескать, не будет преступности… Не будет потому, что она будет разрешена?!
Сейчас пытаются раскрыть так называемые громкие преступления. Но ведь все это только верхушка айсберга. Когда поражено преступной эпидемией все общество, этими локальными показами разоблачений, кого бы то ни было, преступность не искоренить. Это все уже въелось в саму суть нашей жизни и стало системой. Да… показал нам новый президент стремление к порядку, несмотря на какие-то достаточно серьезные свои взаимоотношения с теми же Березовским и Гусинским, которых он принимал в Кремле, или процесс над Ходорковским и его компанией… дескать, смотрите, как мы боремся. Но ведь это наивно, потому что надо бороться не с 'известными личностями', а с системой. Потому что у Ходорковского заберут и отдадут более сговорчивому ставленнику от администрации, который будет продолжать то же самое, только будет делиться и — главное — учитывать будущие потребности системы. А сама система оказывается неприкосновенной!
ХОДОКОМ У ПУТИНА
В 2004 году в Госдуме в комитете по культуре встречался я с главами творческих союзов и руководителями народных промыслов. После чего, примерно в начале ноября, написал письмо президенту. Прошло довольно много времени.
Ответа не было. И вот 29 декабря в Гостином дворе традиционный предновогодний прием мэра Москвы. И на этом приеме — Путин. Сидел он рядом с Патриархом и Лужковым. И, как я предполагаю, Юрий Михайлович обеспокоенно сказал Владимиру Владимировичу, что Кобзон со дня на день отправляется в Берлин на операцию с очень тяжелым диагнозом. Это… я так думаю, хотя Юрий Михайлович это не подтверждает, а у Владимира Владимировича я и не спрашивал: так ли это?
На этом приеме я пел. И, видимо, как раз во время пения Юрий Михайлович и прокомментировал мое состояние. Впрочем, на пении оно еще не отражалось… После приема мы с Нелей приехали домой. С друзьями заехали ко мне на дачу в Баковку попить чаю. И вдруг в половине двенадцатого ночи раздается звонок: 'Иосиф Давыдович, вас беспокоят из администрации президента…' Я еще подумал, что это Винокур разыгрывает под Новый год. Володя умеет на этот счет дурака повалять… Ну и я в его же духе отвечаю: 'Кремль вас слушает…'
- Нет, Иосиф Давыдович, это серьезно, — говорят на другом конце провода и называют фамилию. — Завтра на двенадцать тридцать вы приглашены к президенту в Ново-Огарево…
- Да? В концертном костюме или без? — опять попытался отшутиться я.
- Нет. Правда, Иосиф Давыдович, так что не надо шутить.
Я говорю: 'Если это серьезно, то, что ж это… в полночь под Новый год президент вдруг решил приглашать меня?'
- Иосиф Давыдович, ну серьезно…
Тогда я говорю: 'Знаете что? Давайте договоримся по-другому! Если это действительно так, то позвоните-ка мне часиков в девять утра и подтвердите приглашение.
- Но я ведь еще должен рассказать вам маршрут, как ехать…
- В девять утра, — снова, но уже голосом, не терпящим возражений, повторил я и со словами 'кто-то разыгрывает' положил трубку.
Однако в девять утра, как и договаривались, позвонили вновь и все подтвердили.
И я поехал… куда сказали. Приезжаю. Оказывается, меня ждут. А я и до последнего как- то всерьез не предполагал, что в самый канун Нового года 30 декабря президент будет так активно работать, устраивая
