Жара в Аномо

усатому портье через плечо: «Поря­док», — пнул ногой дверь-вертушку и оказался на тро­туаре перед площадью.

Оставленная поливальной машиной лужица быстро испарялась, как капля воды на еще не остывшей ско­вородке, и вместе с ней исчезало, таяло пронзительно голубое отражение жужжащей вывески «

Masaii

hoteb

. И вот уже асфальт стал таким же сухим, как пятна­дцать минут назад.

Хриплый ослабил галстук, сдвинул шляпу на заты­лок, заложил большие пальцы рук за пояс так, чтобы получше выглядывала из-за распахнутого пиджака ши­карная рубаха, которую он только что получил в по­дарок от расщедрившейся пожилой дамы, приятельни­цы Вуда. Новую рубаху тотчас же надел, выбросив старую в мусорную корзину.

Даму он проводил, почтительно следуя чуть сзади, от «Кутубии» до самой двери ее номера в отеле. Те­перь же мучительно размышлял, напрягая свой умиш­ко, пытаясь понять, что свело его хозяина с этой над­менной залетной аристократкой.

Размышлял он об этом, когда брел по тротуару, словно совершал беззаботный вечерний променад, улав­ливая мимолетные запахи духов, табачного дыма, мус­катных орехов и винного перегара. Уличные попрошай­ки отскакивали от него, как мячики, получая чувстви­тельные пинки. Визгливые призывы торговцев сластями тонули в шорохе и рокоте людского потока.

Встречный мужчина в очках и светлом костюме не­чаянно задел его плечом. Хриплый раскрыл рот, но ру­гательства застряли в горле. Лицо мужчины показалось ему знакомым. Обладатель светлого костюма между тем извинился, прикоснувшись к своей шляпе, и, не сбавляя шаг, продолжил путь.

Хриплый приподнялся на носках, стараясь не упус­тить из виду эту шляпу, уплывавшую в лавине подра­гивающих макушек толпы.

В чем ином — возможно, но уж в зрительной па­мяти Хриплому не откажешь. Он вспомнил фото этого человека в журнале, на который работал Вуд. И он вспомнил его имя — Виктор.

Однажды случился пожар на стройке. Прихватив с собой лакея, Вуд примчался туда, чтобы сделать фо­торепортаж. Он фотографировал людей, расчищавших площадку от обуглившихся остатков рухнувших строи­тельных лесов. С особенной старательностью охотился его объектив за исцарапанным, измазанным с ног до головы человеком, не щадившим себя, устраняя ава­рию. Хозяин Хриплого большой мастак с помощью специальной оптики, хитрого ракурса и прочих съемоч­ных комбинаций превратить даже полную скорби похо­ронную процессию на своих снимках в сюжетик, вы­ зывающий смех несведущего созерцателя журнала.

Тогда, на стройке, щелкая затвором своего «никоно­са», Вуд то и дело подмигивал Хриплому и приговари­вал: «Пусть наши получат свою долю удовольствия от того, как этот русский советник надрывает брюхо ради черномазых».

Огонь погасили и леса восстановили быстро, но, как говорится, «дыму» было много.

Хриплого несколько удивило тогда, что никто не удосужился заинтересоваться слишком своевременным прибытием иностранного журналиста на «клубничку».

Итак, Хриплый узнал в прохожем того самого совет­ского специалиста, которого с полгода назад видел на стройке и о котором сейчас толковали кое-где как о при­частном к делу об убийстве на площади.

Последнее обстоятельство и привлекло столь при­стальное внимание Хриплого к ничем, в сущности, не примечательной шляпе, уплывавшей в пестрых волнах людского потока.

Поначалу он даже намерился последовать за этой шляпой из чистого любопытства, но передумал, не зная, как отнесся бы к подобному самоволию хозяин. Вуд не раз уже в прошлом жестоко наказывал Хриплого за по­ступки, казавшиеся тому правильными и полезными для господина.

Хриплый почесал нывшую нижнюю челюсть, болез­ненное напоминание о «Кутубии», и решительно напра­вился к бару на улице Капуцинов.

А Виктор Иванович в то время уже стоял у внеш­ней лестницы аккуратного, неброского здания, в глубине обрамленного развесистыми деревьями двора.

Единственным украшением двора была большая, разделенная на четыре части двумя скрещивающимися песочными дорожками клумба. По обе стороны дома, подобно крыльям, расходились невысокие кирпичные пристройки, левое крыло завершал гараж.

Было еще одно место для стоянки машин, у ворот. Квадратная асфальтированная площадка под легким пластиковым навесом.

Там и стояла обычно «Волга» торгпредства, которое занимало первый этаж в здании советского посольства.

Однако в ту ночь, когда машину угнали, Виктор Иванович Луковский оставил ее за оградой на улице. Он предполагал, что она понадобится молодому мест­ному нефтянику Банго Амелю, который прибыл издале­ка на оперативное производственное совещание с ним, советником Виктором Луковским.

Прежде чем переступить порог, Луковский взглянул на окна. За некоторыми противомоскитными шторами угадывался приглушенный свет настольных ламп. Лишь в библиотеке ярко сияла люстра.

«Банго и Габи всегда вместе приходили за книгами, если выдавалась возможность почитать, а значит, по­практиковаться в русском, который они знали непло­хо», — невольно подумалось ему.

Луковскому очень хотелось сразу же пойти в биб­лиотеку. Там, он знал, была Светлана.

Наверное, она ждала его, по привычке сидя на ниж­ней ступеньке большой стремянки у стеллажа, и тем­нел в стаканах чай со льдом на двоих, и витала неиз­менная песенка «Тее

for

tw

o

» * с ужасным произноше­нием Светланы и чудовищным перевиранием мелодии.

* «Чай для двоих»

(англ.).

Впрочем, сейчас песенки быть не могло...

В ту ночь, когда, отчаянно дымя, они с Банго кол­довали над геологическим планом, сомкнувшись лбами, подобно регбистам, Светлана варила чай для троих. Молча слушала мудреные их разговоры, забравшись в кресло с ногами, точно была не гостьей, а хозяйкой. Она куталась в белый халат, пахнущий лекарствами, наброшенный поверх пижамы. От ее присутствия дела­лось уютно, хорошо. Всегда.

Тогда ему хотелось, чтобы ночь не кончалась, чтобы длилось и длилось присутствие любимой, привносящее ощущение чего-то прекрасного и родного, как семья, которой он так и не успел обзавестись.

Неудача экспедиции пригнала Банго в город. На одну ночь. Но ее не хватило, чтобы сполна оценить и обсудить создавшееся положение в кабинете Луковского.

Банго ушел до рассвета, чтобы к полудню быть уже в лагере, где ждали его Корин, все ребята. И Габи.

Банго Амель категорически запретил Луковскому провожать его, отказался и от машины. Ушел, сказав, что хочет взглянуть на своего малыша, раз уж наве­дался в город. Ушел в последнюю ночь своей жизни...

Виктор Иванович поднялся на второй этаж. Посту­чался и вошел в кабинет