Жара в Аномо

Луковский собрался было попросить кого-нибудь из глазевших на него позвать доктора Светлану, но в этот момент она сама выбежала на крыльцо.

—

Что случилось, Виктор?

—

Просто решил зайти.

—

Что случилось, я спрашиваю?

—

Неужели человек просто так не может заглянуть к невесте после работы? Могу я соскучиться за день или нет?

—

Ты не шутишь?

—

Про невесту? Кажется, нет.

—

Довольно дурачиться, что случилось?

—

Есть неплохие новости, — сказал он уже серь­езно.

—

Ожидается дождь? Вызывают в Москву? Или при­были мои медикаменты?

—

Обнадеживающие новости для Корина. Для экспедиции. Время спасено, наш запрос отпадает. Нашелся дублер Борису. На месте. Великолепные аттестации.

—

Поздравляю. Как же ты ухитрился?

—

Это не я. Партнеры. Слушай, ты решила навеки поселиться в своей лекарне? Идем домой, пора бы и отдохнуть.

—

У меня еще обход. Потом вечерняя консульта­ция. Сегодня освобожусь поздно, не раньше один­надцати.

—

Ну, тогда давай хоть пройдемся где- нибудь в сторонке, а то здесь как на сцепе.

—

Не могу.

—

Пять минут, господи!

Она кивнула, взяла его под руку, и они направились к ближайшему скверу.

—

Партнеры сотворили чудо, — говорил Луков­ский, — молодцы, честное слово. Главное — время. Ох, этот твой любимчик Корин. Но и своей вины я не отрицаю. Тут и моя вина.

—

Насколько я в курсе ваших дел, решающее сло­во принадлежало хозяевам, заказчику, как вы говорите.

—

Иван кивает на Петра... Ладно, забудем первую скважину. — Луковский встряхнулся. — Сегодня на по­вестке день завтрашний. Ты поедешь со мной? Сможешь вырваться со мной к ребятам?

—

Если очень попросите, дорогой товарищ. Луковский просиял.

—

До чего они любят мою Светланку, прямо трепе­щу от лютой р-р-ревности!

—

А я трепещу от возмущения, поскольку вовсе не твоя. Пока еще ничья. Никто не делал мне предложе­ния, никому я не давала согласия. И вообще мне мама не велела замуж до сорока.

Луковский рассмеялся.

Светлана вдруг омрачилась какой-то внезапной мыс­лью. Виктор Иванович тоже почувствовал себя неловко, будто совершил нечто непристойное.

—

Да, — сказала она, — расшалились мы от вес­точки про дублера.

Сухая, утоптанная, усеянная мелкими обломками веток земля тихо похрустывала под их медленными шагами.

Птицы свистели и верещали над сквером, заглушая устоявшийся шум города. В просветах между деревья­ми зияла густеющая синева неба.

—

Красиво, как дома, — сказал Луковский.

—

Я просила двухтомник Тихонова, ты не забыл?

—

Лежит на столе в библиотеке.

—

Спасибо.

—

Завидую тебе, великий доктор, находишь возмож­ность благоговеть наедине с поэзией.

—

На такие стихи грех не выкроить время.

—

А на разговор со мной и пяти минут не выделишь без оглядки.

—

Глупый... сам-то помешан на своих стропилах да арматурах, слышать уже не могу. Да еще в земле с го­ловой. Месяц в кино не выберемся, как будто уже женатики.

—

Какое кино... только и на уме, что проклятое то утро...

—

Да.

— Я хотел, чтобы все-таки вызвали бурильщика из Союза, но они настояли на своем. В принципе, это по­нятно. Очень они довольны, что могут предложить че­ловека со своей стороны.

—

Ну и хорошо. Разве нет?

—

Да. Нормально. Борис тоже доволен. И ребята ожили. Все верят в успех на новом месте.

—

Будем считать, что сейчас там нормально. А у тебя? — Светлана заглянула в его глаза. — Где ты был?

—

На стройке, где же еще? А что?

—

То, что тебя спрашивал посол. Утром приезжал необычайно любезный местный дядя в чине капитана, чтобы в торжественной, прямо-таки церемониальной обстановке побеседовать с твоей милостью. Премилая тебя ждет беседа...

—

Ты не могла бы посерьезней?

—

Пожалуйста. Официальный чин, вероятно, очень интересуется подробностями о машине. Ну почему ты не загнал ее во двор?

—

Ты же знаешь, я хотел отвезти Банго. Простить себе не могу, что отпустил его одного. Такое чувство, будто виноват в том, что случилось.

—

Я ведь тоже была с вами в тот вечер, все время думаю об этом... — вздохнула она. — Так когда мы едем к ребятам?