Жара в Аномо

,

13

В тесном, захламленном дворике невзрачной улочки на городской окраине несколько игравших в кости под­ростков разом подняли глаза на невесть как забредше­го сюда крестьянина, что бесцеремонно заглядывал в незапертое приземистое жилище, на плоской крыше которого была аккуратно разложена копра, высушенная мякоть кокосовых орехов. Копра, сырье для местной маслобойни, была хоть и небольшим, но постоянным источником дохода для жителей не только этого квар­ тала.

—

Кого нужно? Вы к нам? — удивленно спросил незнакомца один из подростков. — Мама еще на ра­боте.

—

Тебя, бездельник. Ты-то мне и нужен.

Парнишка открыл рот, точно ему не хватало возду­ха, заморгал часто часто, зачем-то пошарил босой но­гой в жидкой траве перед собой, чем-то напоминая в эти мгновения купальщика, осторожно пробующего воду перед тем, как войти в нее, и вдруг бросился на­утек.

—

Стой! — вскричал Киматаре Ойбор, без всякой, впрочем, веры в полезность своего запоздалого окрика.

Мальчик мелькнул в подворотне и исчез.

Ойбор же устало опустился на бревно и промолвил, обращаясь к недоуменно обступившим его дружкам-приятелям сбежавшего:

—

Напрасно оставили игру, достопочтенные гражда­не, напрасно. Ступайте, ступайте. Я его любимый де­душка из Асмаба, приехал погостить, вот он и помчал­ся за мамкой, от радости позабыв меня обнять.

Ребята несмело посмеялись в ответ на эти слова за­гадочного незнакомца и, полные любопытства, рассе­лись поодаль в предвкушении развития нежданных со­бытий, так чудесно свалившихся на их скучавший (опо­стылевшая игра не в счет) доселе дворик.

Вскоре появился Самбонанга, волочащий упиравше­гося беглеца.

Плохо, — укоризненно покачивая головой, ска­зал Ойбор перепуганному пареньку, — пощади мои но­ги. Куда уж мне, старику, угнаться за тренированным разносчиком газет. Да еще в такую жару.

—

Мой сержант, он прокусил мне палец, посмот­рите, — гордо изрек Самбонанга. — А у меня нет инди­видуального пакета.

Ойбор отдал ему свой платок-скатерть, предоставив подчиненному возможность основательно заняться пе­ревязкой «боевого ранения», сам же, крепко держа пар­нишку за руку, приступил к допросу:

—

Ну, рассказывай. Все и подробно. Вздумаешь врать — уведем в полицию. Ты ведь не хочешь за ре­шетку?

—

Я вас не знаю, пустите, ничего не знаю, — хны­кал сорванец.

—

Зато я кое-что знаю, — сказал Ойбор, — ну-ка тащи, живо.

—

Кого?

—

Не кого, а что. Давай, давай, тащи, не притво­ряйся, будто не понимаешь, о чем речь.

—

Не понимаю, дедушка, чтоб мне лопнуть и сгореть. «Если в твои пятьдесят девять тебя в глаза чужой

паренек называет не дядей, а дедушкой, значит, Кими, дела твои плохи, собирайся после этой головоломки на пенсию или в консультанты на дому, как частный сы­щик Вульф из американской книжки, ибо устами мла­денца глаголет истина», — мысленно сказал себе Ой­бор, ощутив, как закралась в сердце и кольнула горечь от такой безобидной мелочи, от, в сущности, вполне естественного обращения мальчишки. Вслух он сказал:

—

Дедушка, бабушка, ты мне брось увиливать! Сейчас же выкладывай, не то уведем в полицейский участок!

—

Ее у меня нет. Я не хотел, чтоб мне лопнуть и сгореть. Я тут ни при чем. И денег уже нет. Больше не буду. Отпустите.

—

Чего нет?

—

Зажигалки. Ее уже нет у меня. Отпустите, ско­ро мать придет.

—

Значит, это была зажигалка?.. — Ойбор выпу­стил руку мальчишки, которому удирать уже не было смысла. — Теперь поговорим спокойно, — он усмех­нулся, — приглашай в дом, внучек.

Согнувшись, чтобы не удариться головой, сержант шагнул за присмиревшим пареньком в низкое жерло жилища.

Между тем Самбонанга любовался огромной обмот­кой на пальце и дружески подмигивал дворовой бра­тии, выказывавшей всевозрастающее беспокойство по поводу пленения их дружка.

Ребята не разобрали толком, о чем шла речь, но до­гадывались, что их приятель попал в незавидное по­ложение.

Кое-кто из них даже предпринял попытку проник­нуть в хижину вслед за вошедшими, так что Самбонан­га вынужден был задержаться снаружи, чтобы разо­гнать их. Из-за этого он пропустил начало разговора.

Когда он присоединился наконец к Ойбору и раз­носчику газет, последний рассказывал, беспрерывно сбиваясь на шепот:

—

...а она уже уехала, пока я просыпался. Выгля­нул, а ее уже нет. Хотел снова лечь, когда заметил: человек валяется. Шевелится и стонет. Да. Ну, я и стал смотреть, хотя перепугался. А потом показался тот, высокий. Прижался к дому и стоит. Кругом никого. Тихо было, страшно. Он постоял, постоял, потом как бросит что-то в раненого, но сильно промахнулся. Она отлетела почти к самому киоску, ко мне.

—

Кто она?

—

Да зажигалка же, чтоб ей лопнуть и сгореть! Ни за что бы не взял, если бы не близко.

—

Ты ее сразу поднял?

—

Да что вы! — Мальчишка даже руками зама­хал. — Такое скажете. Он же там был. Да. Он еще немного постоял у стенки, потом быстро пошел прямо на меня. Хорошо, что я не закричал. Он прошел мимо. Но все-таки посмотрел на витрину. В киоске темно, он меня не заметил за шторкой. А я его видел. Вот так, как вас сейчас.

—

Ты разглядел его лицо? Запомнил?

—

Конечно! «Масаи» светится всю ночь.

—

Что дальше?

—

Я уже не смотрел. Напугался. Забился под при­лавок, все там помял... Кажется, кто-то к нему бежал. Ну да, я слышал два голоса, точно. Один еще сказал: ^:«3а мной!» Так, негромко. И они убежали. А потом снова приехала машина. Сначала потихоньку, а уже на площади как заревет. И все. Больше ничего не знаю, чтоб мне лопнуть и