Жара в Аномо

нежданная.

—

Вот привязался...

—

Жаль, Гикуйю, что у тебя нет дочери, я непре­менно женился бы на ней в отместку за твою радость по поводу нашей встречи.

—

Говорю тебе, не я тебя звал, — глухо отозвался бармен. — Век бы тебя не знать, безбожного.

—

Ладно, ладно, эк набычился, того и гляди хватит удар. Лучше уж и впрямь поднеси стаканчик, что ли. До лучших времен, а? Не зря же я потратил полдня, чтобы дотащиться до твоей берлоги не по своей воле.

—

Пфе!.. — Весь вид Гикуйю изображал разочаро­вание. — Сам понимаешь, лавочка на волоске, где уж мне подносить задаром.

—

Подавись.

—Ты уж прости, братишка, еле свожу концы с кон­цами.

— Подавись и забудь, — презрительно процедил Матье и, отвалившись от стойки, шагнул в зал. — Хо­тел бы я знать, ребята, кто меня вспомнил. Кому я по­надобился в этой дыре? Не тебе ли, великий хозяин великой страны? — Он хлопнул по журналу молодого африканца.

—

Эй, парень, полегче! — вскрикнул бармен. — Или убирайся! У меня должно быть красиво!

—

Пардон, — сказал Матье африканцу, — миль пар­дон, бвана.

—

В самом деле, приятель, не стоит шуметь. —

Хриплый поднялся, выключил музыкальный автомат, отстранил танцующих и подошел к Нику. — Раз у тебя свидание — сядь и жди.

—

А ты откуда знаешь про свидание? — спро­сил Ник.

—

Догадался.

—

Значит, это твой почерк?

—

Тебе сказано, закрой пасть, сядь и жди. Матье улыбнулся, кивнул. И вдруг резким ударом

в челюсть свалил верзилу на пол с такой силой, что тот отлетел, разметав стулья.

Хриплый лежал несколько мгновений, хлопая глаза­ми, затем вскочил и угрожающе двинулся на Ника Матье, запустив правую руку в карман своего пиджака.

—

Прикончу! — рявкнул он.

Но прежде чем он успел выхватить оружие, Ник стремительно подскочил к нему и с чудовищной силой вновь обрушил свой кулак на его челюсть. Теперь уже, грохнувшись на пол, Хриплый глаз не открывал. Вооб­ще, казалось, не подавал признаков жизни.

Еще не стих перезвон битой посуды, а юных танцо­ров уж и след простыл. Возмущенно удалился и моло­дой африканец, не забыв прихватить журнал.

Господин по имени Вуд властным жестом остановил бармена, выхватившего из-под стойки деревянный мо­лоток с намерением проучить дебошира.

Пока раздосадованный папаша Гикуйю, чертыхаясь и охая, приводил поверженного в чувство, Вуд успел извиниться перед чопорной старухой, покинуть ее и обратиться к Матье с такими словами:

—

Успокойся, малыш, это я пригласил тебя, чтобы обсудить одно дельце. Прости, но хотелось сперва при­глядеться, осторожность никогда не вредит. — Кивнул на Хриплого. — Дурачок не учел этой истины и напо­ролся на твою знаменитую клешню.

—

Чем обязан? — спросил Ник. — Месье или ми­стер, как вас?

—

Киф-киф, как говорят арабы, — Вуд вытянул впе­ред оба указательных пальца и приложил их один к дру­гому, — называй меня просто щедрым другом.

—

Не вижу повода.

—

Ты прав. — Вуд увлек Ника за ближний столик, окликнул бармена, и тот принес выпивку.

—

Что это вы намекали насчет арабов? — сказал Матье, пристально глядя в глаза незнакомцу.

—

Разве?

—

У меня был приятель, — сказал Ник Матье, — у него тоже случались внезапные провалы в памяти. Помогало только одно средство, хороший удар по че­репу. Мозги у парня встряхивались, и память тут же возвращалась.

Вуд натянуто рассмеялся:

—

Уж не про беднягу ли Янсена ты мне толкуешь, сынок?

—

Точно, — кивнул Ник, — про него. Ну и осве­домленность у вас! А про арабов... что вы имели в виду?

—

Просто так, просто так, — поспешил заверить Вуд. — Считай, что я воображаю, будто знаком с тво­ей жизнью. С прошлой, я имею в виду.

—

Ну ты!

—

Стоп! Давай-ка помягче. — Вуд изобразил осле­пительную улыбку. — С людьми надо ласково, а ты, погляжу, набит ненавистью до отказа. Хоп — и оби­дел моего кроткого, застенчивого слугу. Нехорошо. Бы­вает, любителям чесать кулаки о чужие зубы достается свинцовая пломба в кишки. Интересно бы узнать, как тебе удавалось избегать ее до сих пор.

—

Угроза?

—

Ни в коей мере. Обычная беседа двух умных людей.

—

Что-то много тумана вокруг одного из нас. К че­му бы это, а?

—

Ты слишком мнительный, сынок. Несладко жи­вется?

—

А, все дерьмо. Выкладывайте дело.

—

Тебе нравятся, скажем, тыщенок пять зеленень­ких и билет до Марселя?

—

Ого!

—

Итак, господину Энди Сигбьерну... о, виноват, Нику Матье это нравится. Ты ведь Ник Матье, я не ошибся?

—