— Трудно еще сказать! Тут вот дело какое… — Они отошли в сторону.
— Зачем здесь дядя Глеб? — спросила у Кольки Наташа.
— Секретарем партийной ячейки избрали.
…Только теперь ребята смогли оглядеться кругом. Заклепочный цех — низкое и задымленное здание — делился на две части. В одной на нескольких дребезжащих станках нарезали гайки и болты. Здесь же ютилась цеховая контора. А за перегородкой из металлических ящиков, в которых рабочие хранили одежду, находился красный уголок. В другой половине стояли друг против друга четыре старых пресса. Около них — горны для нагрева стержней, из которых изготовляли заклепки. С правой стороны от входа в цех, в его глубине, находилась нефтяная печь для закалки инструмента. Рабочие прозвали ее «калилкой».
Вскоре к ним вернулся Михаил Федорович. Лицо его было озабоченным. Он рассказал своим помощникам об их работе, показал, как нужно нагревать стержни, как выхватывать их из пламени щипцами и бросать к нему в лоток.
— Здесь уж мое дело, — закончил он.
Зайченко проверил пресс, смазал из масленки ходовую часть, установил инструмент. И все время с лица его не сходило озабоченное выражение.
Проходя по цеху с какими-то тетрадями в руке, к ним снова завернул Глеб Дмитриевич.
— Так ты помни, Михаил Федорович, если он к тебе причалит и что-нибудь такое «завернет» — сдержись, пожалуйста. Нам его руки нужны…
— Ладно! Постараюсь стерпеть…
Матрос ушел, а прессовщик спросил у ребят:
— Готовы?
— Готовы, — закричали они.
— Начали! — отрывисто кинул прессовщик и схватил щипцами брошенный ему Колькой в лоток нагретый до красна стержень.
Зайченко нажал на ручку пресса: ползун взлетел и, грозя раздавить стержень, вставленный в матрицу, с грохотом опустился вниз, нанес удар и опять помчался вверх. А шпилька выталкивала уже готовую, с полукруглой, как у грибка, головкой темно-коричневую заклепку. И такой она ребятам показалась красивой и необычной, что они даже забыли, что делать надо.
— Первая ваша, — объявил Михаил Федорович, — на счастье. А ну, давай еще, — и вставил новый раскаленный стержень, который ему подбросил Каланча.
Старый, разбитый пресс ходил ходуном. Удар — заклепка. Еще удар — другая…
Колька и Каланча трудились в каком-то восторженном состоянии. Наташа подавала им все новые и новые заготовки. С непривычки горело лицо от жара горна, а от коксового газа першило в горле.
Иногда Колька и Каланча не успевали во время подать стержень или вместе бросали в лоток сразу два — тогда прессовщик, не отрывая от станка глаз, говорил:
— Остынут!
…В цехе стоял шум и грохот.
Сам Зайченко работал легко и, любя свое дело, отдавался ему с увлечением. Цепкие, длинные руки его не знали устали, а с лица не исчезала легкая улыбка.
— Давай, давай, богатыри! — время от времени подбадривал он своих помощников.
И «богатыри» напрягали все силы.
Часа через два Колька вдруг понял, что он не дотянет до конца смены. Им овладели отчаяние и злость. Он не хотел сдаваться. Каланча, сжав зубы, из последних сил бросал прутки в лоток. «Ох и дьвол, — все больше проникаясь уважением к Михаилу Федоровичу, — думал он. — Ловок. Загоняет нас».
…Нехорошо, конечно, радоваться несчастью, но Каланча и Колька где-то в глубине души испытали именно это чувство, когда пресс остановился: в нем что-то сломалось.
Зайченко разгоряченный, сердитый, не теряя ни секунды, приступил к ремонту.
Глава 25. Король прессовщиков
В этот момент к ним подошел широкоплечий, с самоуверенным выражением лица человек. Это был Красников — один из лучших прессовщиков соседних судоремонтных мастерских. Из-за тяжелого характера и любви к водке он вынужден был уйти со старой работы и поступить в заклепочный цех Норенского судоремонтного.
Первые слова, произнесенные им, насторожили всех.
— Сели, други, в лужу? Что ж это вы так обмишурились? Ай-яй, как нехорошо!
Никто ему не ответил, хотя, как думал Колька и его друзья, Михаил Федорович мог бы поставить Красникова на место.
Но Зайченко, помня разговор с Костюченко, сдержался. Прессовщики очень нужны были цеху.
Молчание окружающих Красников расценил по-своему. Откинув голову назад, он подошел к Зайченко, движением руки отстранил его, осмотрел пресс и, засучив рукава черной косоворотки, полез в станок. В его поведении Михаил Федорович усмотрел пренебрежение. И все же он, вежливо потянув гостя от пресса, сказал:
— Благодарствуем, как-нибудь сами!
— Отказываешься от моей помощи?
— Что вы! Просто сами наладим.
Колька обратил внимание: незнакомец называл Михаила Федоровича на «ты», а тот его на «вы».
К ним подошел Костюченко. По лицам присутствующих он понял: уже произошло что-то неприятное. Но матрос виду не показал — протянул Красникову руку. Они разговорились…
Зайченко исправил пресс и велел помощникам становиться к горну. Ребята, преодолевая усталость, заняли свои места.
Красников, прервав разговор с Костюченко, осклабился.
— Это что за мышиная артель?
Колька и Каланча встрепенулись. Наташа дрогнувшим от обиды голосом проговорила:
— Вы нас не трожьте!
Красников усмехнулся:
— Трогать-то некого.
Зайченко смотрел в сторону, будто ничего не слышал. Он нажал рычаг. Первый удар пресса — осторожный, тихий — был испытанием после ремонта. Но вот началась работа.
Чувствуя насмешливо-критический взгляд Красникова, подростки нервничали, допускали промахи. Все как-то шло невпопад. Михаил Федорович прекрасно понимал состояние своих подручных. Без окриков он начал поправлять их, стараясь подбодрить, успокоить. Поймав растерянный взгляд Кольки, Зайченко улыбнулся, как ни в чем не бывало, и подмигнул. Колька от неожиданности заморгал глазами и тоже улыбнулся. «Значит, он не сердится, что у нас не получается», — подумал Колька. Он посмотрел на Васю. Тот был зол, но спокоен. Колька почувствовал себя менее скованно. Прошло еще минут пятнадцать и между подручными и прессовщиком протянулась та невидимая нить, которая, связав всех, рождает единую спаянную силу.
Зайченко решил попробовать, насколько крепка эта нитка. Он едва заметно ускорил темп. В ответ он увидел радостные взгляды подростков. «Еще! Еще!» — как бы говорили они.
И тут Зайченко захотел показать этому Красникову, «королю прессовщиков», что на свете есть люди, которые могут работать не хуже его.
— Стапели ждут заклепок, — громко сказал Глеб Дмитриевич, — хорошо бы еще дать штук шестьсот.
Шестьсот за время, оставшееся до конца рабочей смены, — это много, очень много.
— И половины не вытянут, — небрежно кинул Красников.
Зайченко отрывисто приказал Наташе стать к горну.
