для женщинъ. Мужчины же входятъ къ старцамъ черезъ святыя ворота, черезъ внутреннш входъ.
Если вы оглянетесь въ сторону леса, по направлешю «отъ правой келлш, то вы увидите, въ хорошую, ясную погоду, массу самой разнородной публики, которая находится въ ожидаши очередного входа въ келлш.
Съ этой же стороны помещается длинная скамья.
Главная масса богомольцевъ тягнетъ въ келлiю направо.
Такое изобилiе народа вблизи правой келлш объясняется темъ, что въ этой келлш, на протяжеши многихъ летъ съ ряду, помещались два велиие старца: Амвросш и iосифъ.
Удивительнымъ свойствомъ обладаетъ это место передъ святыми воротами скита.
Не говоря уже о своихъ личныхъ переживашяхъ около этихъ святыхъ степь, когда я, преисполненный чувствомъ великаго благоговешя къ темъ, кто живетъ за стенами этой обители, а въ особенности къ темъ, кто живетъ въ этихъ выбеленныхъ, чистенькихъ двухъ домикахъ у воротъ, — целыми днями просиживалъ здесь, — я знаю очень многихъ людей, которые приходили сюда для того, чтобы въ этой изумительной, святой, безмолвной тишине, я даже не скажу, отдохнуть, а чтобы совершенно забыть обо всемъ, оставленномъ тамъ, далеко, за этимъ дивнымъ лесомъ, за этой дивной дорожкой, въ тлетворномъ мiре, со всеми его заботами.
Здесь переживается человекомъ какой–то особенный процессъ внутренняго умиротворешя и самоанализа.
Здесь, мне кажется, впервые, изъ прикованныхъ къ этому месту, распознаютъ «самого себя», свое внутреннее «я», и здесь, у этихъ самыхъ святыхъ келлш, у порога этихъ великихъ воротъ, совершался великш процессъ обновлешя тЬхъ душъ, которыя навсегда оставили здесь свое прежнее, безобразное, уродливое, отвратительное «я» и ушли отсюда совершенно другими людьми.
Не знаю почему, но мне въ этомъ месте, у степь этой обители, сталъ понятенъ великш евангельскш фактъ возрождешя Закхея.
Только здесь я понялъ, какую огромную роль въ человеческой жизни, вообще, и въ православия — въ особенности, играютъ великте подвижники, праведные и святые.
Помимо молитвъ за грешный мiръ, помимо великаго значешя, какъ живой иллюстрацш возможнаго проведешя въ жизнь евангельскихъ истинъ Божественнаго Спасителя мiра, — эти святые, эти подвижники, эти яркте светильники, на нашихъ глазахъ горягще огнемъ Божественной правды, не только они сами, но и ихъ великте уюты, хижины, обители — дороги и неоценимы для насъ темъ, что въ ихъ присутствш, около техъ месть пребывашя великихъ подвижниковъ, которыя иллюстрируютъ и ихъ образъ жизни, и ихъ взгляды и привычки, — какъ яркое зеркало, мгновенно ослепляютъ насъ такимъ лучистымъ светомъ, что на фоне его проектируются сразу все наши отрицательныя стороны, все наши недостатки, весь позоръ и вся неприглядность нашихъ внутреннихъ привязанностей къ мiру и къ похотямъ его.
Какъ Закхей, который влезалъ на дерево, ради простого любопытства, какъ только лишь увидЬлъ Божественнаго Спасителя мiра, — отъ Котораго ему ничего не было нужно, къ Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святости, о Его неземной правде; къ Которому его влекло только лишь одно человеческое желаше подивиться людскому удивлешю, поблагоговеть съ благоговешемъ массы, наконецъ, просто, чтобы самому иметь понятiе, Кто Онъ, Что Онъ, получилось совершенно неожиданное для Закхея; и какъ достаточно было Закхею увидеть это воплощенное смиреше, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркаго света, излучаемаго Имъ, онъ мгновенно увиделъ все свое несовершенство, всю свою греховность, и пораженный всемъ этимъ, мгновенно воскликнулъ: «Господи, половину имешя моего я отдамъ нищимъ, и, если кого чемъ обиделъ, воздамъ вчетверо; а iисусъ сказалъ ему: «нын? пришло спасете дому сему» iук. 19, . Точно такой же психологическш процессъ совершился у этихъ скитскихъ ст?нъ и съ душами Гоголя, Кир?евскаго и др.
И какъ только я узналъ Оптину пустынь, — когда Господь помогъ мн? здесь, недостойному, подъ сенью обители этихъ молитвенниковъ–старцевъ, увидать святую правду и смыслъ жизни; когда въ течете н?сколькихъ дней созерцательнаго многочасового пребывашя здесь, у этихъ неболынихъ по величине, но неограниченныхъ по вмещаемой ими духовности, хибарокь–келлш старцевъ, мне пришлось увидать самому въ себе то, на что у меня раньше никогда не открывались глаза; покаяться самому передъ собой въ самыхъ мелкихъ и въ самыхъ крупныхъ гр?ховныхъ д?яшяхъ, — я сразу разрешилъ ту психологическую загадку, которую ставило передъ моимъ умомъ, какое–то странное, необъяснимое состояше, даже во время моего нев?рiя; которое всегда охватывало мою душу при чтенш высокихъ м?стъ Божественнаго слова; при трогательной молитве кого–нибудь изъ встречающихся въ храме, въ часовне; при посещеши жилищъ такихъ великихъ подвижниковъ духа, какъ Серафимъ Саровскш чудотворецъ; при встрече съ великими иноками, полными удивительной кротости, какого–то нечелов?ческаго смирешя и любви.
Тотчасъ же по прибытия, какъ только я узналъ о томъ, что въ Оптиной старчествуютъ три старца: Феодосш (скитоначальникъ), о. Нектарш и о. Анатолш, я р?шилъ, прежде всего, отправиться къ о. Феодоаю.
Какъ я сказалъ уже выше, прiемъ старцами мужского элемента производится извнутри скита. Я вошелъ въ святыя ворота, отворилъ ихъ, и предо мной открылась чудная картина роскошнаго, обильнаго цветами сада, которые доходили своимъ ростомъ до полнаго роста человека, и насыщали воздухъ такимъ ароматомъ, что можно забыть въ буквальномъ смысле слова все окружающее.
Прямо противъ меня стояла небольшая деревянная, но чрезвычайно своеобразной архитектуры, церковь — это храмъ Предтечева скита, отличительная особенность котораго заключается въ томъ, что внутри его все решительно сделано изъ дерева, и, какъ говорятъ, самими монахами. Кроме того, все иконы въ церкви не им?ютъ на себе, такъ называемыхъ, ризъ, а открыты всей своей живописью.
По обеимъ сторонамъ дорожки, отъ святыхъ воротъ къ скитской церкви, въ начале ея, на одной стороне — направо келлiя о. Нектарiя, а налево — келлiя скитоначальника, старца Феодоая. Направившись къ последнему, я позвонилъ. Выходить келейникъ и проситъ меня войти. Когда я вошелъ, передо мною былъ длинный, очень чистый корридоръ, увешанный всевозможными текстами изъ Св. Писашя, поученш монахамъ и приходящимъ мiрянамъ. Направо была большая комната. Я вошелъ въ нее. Передшй уголъ наполненъ образами, налево у стены большой, кожанный диванъ, надъ нимъ портреты: большой старца Амвроая, лежащаго на кровати, затемъ Варсонофiя, а дальше различныхъ епископовъ и вообще лицъ известныхъ, какъ въ Оптиной пустыни, такъ и въ другихъ обителяхъ. Черезъ короткш промежутокъ времени, ко мне вошелъ старецъ Феодосш, человекъ высокаго роста, съ очень густыми, съ большой проседью, волосами, съ небольшой бородкой и очень красивыми глубокими, вдумчивыми глазами.
Необходимо заметить, какъ я сказалъ раньше, я и здесь, изъ ложнаго опасешя и считая для себя вопросъ о спиритизме уже законченнымъ, приступилъ къ старцу ничего не говоря о своей деятельности по спиритизму, съ вопросами, тесно связанными съ моей литературной и лекцюнной деятельностью.
И здесь я, какъ и у старца Герасима (Прозорливый старецъ — основатель Серпева скита Калужской губ , снова самолично наблюдалъ поразительную силу духовнаго опыта и провидешя старцевъ.
Передо мной былъ человекъ огромнаго духовнаго опыта и широко образованный. Благословляя меня на работу популяризащи хриспанско–нравственной этики, онъ преподалъ мне чрезвычайно много ценныхъ советовъ; снабдилъ меня указашями, которыя, какъ уже я вижу теперь, были такъ необходимы, такъ нужны мне.
А когда я предложилъ ему целый рядъ вопросовъ, касающихся переустроешя моей личной жизни, то чувствовалось, — по крайней мере, у меня осталось такое впечатлеше, — что старецъ какими–то внутренними импульсами проникъ въ мое прошлое, оцЬнилъ мое настоящее и, преподавая советы для будущаго, изъ чувства деликатности, а быть можетъ и сожалешя, не хочетъ касаться больныхъ вопросовъ моей сущцости. Преподавъ мне свое благословеше, онъ предложилъ мне побывать у старца Нектарiя.
Я сначала было отказывался отъ этого; во–первыхъ, изъ опасешя, чтобы не нарушить то впечатлеше, которое создалось у меня отъ этой беседы, а во–вторыхъ, опять–таки, въ силу указаннаго выше разъяснешя преподобныхъ отцовъ Варсонофiя Великаго и iоанна, что переспрашивать по два раза старцевъ объ одномъ и томъ же, равно, какъ и переходить отъ одного старца къ другому не следуетъ; ибо, въ первомъ случае, старецъ, несомненно, говоритъ по наитаю свыше, а во второмъ примешивается работа разсудка.
Темъ более, что я изъ беседы старца Феодоая, по его ответамъ на чрезвычайно сжатые вопросы; на вопросы, въ которыхъ хотя я тщательно обходилъ все, что касается моей бывшей постыдной деятельности, этотъ широко развитой, озаренный благодатною силою Христа умъ далъ мне то, что не могъ дать простой
