Амвроая, отъ нападокъ некоторыхъ неразумныхъ и дерзкихъ братш. После одного изъ такихъ споровъ явился ему во сне его прозорливый духовникъ о. Анатолш (еще при жизни своей) и грозно сказалъ: «никто не имеетъ права обсуждать поступки Старца, руководясь своимъ недомыслiемъ и дерзостью; старецъ за свои действiя дастъ отчетъ Богу; значешя ихъ мы не постигаемъ» (Воспоминашя Архим. Пимена, настоятеля Николаевскаго монастыря, что на Угреше. Москва, 1877 г., стр. 57).
Скажемъ несколько словъ о скитоначальнике о. Анатолш. По словамъ о. Пимена, настоятеля Николо–Угрешскаго м–ря (оставившаго после себя ц?нныя записки, о. Анатолш Зерцаловъ раздЬлялъ еще при жизни о. Амвроая его труды по старчеству. Онъ былъ изъ студентовъ семинарш, трудившихся въ переводахъ святоотеческихъ книгь при о. Макарш, совм?стно съ о. Амвроаемъ и о. Климентомъ Зедергольмомъ. «Съ 1894 года о. Анатолш состоялъ духовникомъ всего братства и скитоначальникомъ. Почти все посетители, бывипе у старца Амвроая на благословеши, приходили за благословешемъ и сов?тами также къ о. Анатолiю; онъ былъ старцемъ и н?которыхъ братш Пустыни и скита, и у большинства сестеръ Шамординской Общины», — такъ пов?ствуетъ о. Пименъ. И добавляетъ: «Онъ настолько преданъ былъ умной молитв?, что оставлялъ всяктя заботы о вещественномъ, хотя и несъ зваше скитоначальника». Посл? кончины о. Амвроая (1891 г.), о. Анатолш былъ старцемъ всего братства. Скончался 25–го января 1894 г. семидесяти двухъ л?тъ.
Прямымъ ученикомъ о. Анатолiя былъ старецъ о. Варсонофш, (+ 1912), въ мiру полковникъ, прибывшш въ Оптину, когда о. Амвросш былъ уже въ гробу. Старецъ Варсонофш обладалъ высокими духовными даровашями, провелъ немало л?тъ въ затворе.
По вступлеши о. Варсонофiя въ Оптину въ 1891 г., о. Анатолш назначилъ его келейникомъ къ о. Нектарт, тогда ?еромонаху. Подъ руководствомъ посл?дняго въ течете десяти л?тъ о. Варсонофш изучалъ теоретически и практически св. Отцовъ и прошелъ все монашесктя степени вплоть до iеромонашества.
Но вернемся къ о. Нектарiю, который, пробывъ два съ половиною десятка л?тъ въ уединеши и молчанш, ослабилъ, наконецъ, свой затворъ. Дневникъ С. А. Нилуса «На берегу Божьей р?ки» (1909) даетъ намъ обликъ будущаго старца, когда онъ началъ изредка появляться среди людей. Мы видимъ о.Нектарiя, говорящаго притчами, загадками, съ отт?нкомъ юродства, часто не безъ прозорливости. «Младенствуюгцш другъ нашъ», называетъ его Нилусъ. Эта манера о. Нектарiя была формой его вящей скрытности, изъ–за боязни обнажить свои благодатные дары.
Мнопя страницы этого оптинскаго дневника (1909 г.) содержать записи общешя автора съ будущимъ старцемъ.
Изъ этихъ записей возстаетъ живой обликъ отца Цектарiя, выявляются его взгляды и воззрешя, а также тутъ не мало есть и его личныхъ разсказовъ о своемъ детстве. Поэтому записи его ценны въ качестве бюграфическаго матерiала.
Готовимся къ 8–му iюня быть причастниками Святыхъ Христовыхъ Таинъ. Врагъ не дремлетъ и сегодня передъ исповедью хотелъ было, угостить меня крупной непрiятностью, подавъ поводъ къ недоразум?шю съ отцомъ настоятелемъ, котораго я глубоко почитаю и люблю. Но не даромъ прошли для меня два года жизни бокъ о бокъ съ монашескимъ смирешемъ Оптинскихъ подвижниковъ — смирился и я, какъ ни было то моему мирскому са молю от трудно. Было это искушеше за поздней обедней, после которой мы должны были съ женой идти на исповедь къ нашему духовному старцу, о. Варсонофпо. Вернулись после исповеди домой, вхожу на подъездъ, смотрю, — а на свеже–написанномъ небе моего этюда масляными красками кто–то углемъ крупными буквами во все небо написалъ пофранцузски — iе пиее (туча).
Я сразу догадался, что виновникомъ этого «озорства» не могъ быть никто другой, кроме нашего друга, отца Нектарiя: это было такъ похоже на склонность его къ некоторому какъ бы юродству, подъ которымъ для меня часто скрывались назидательные уроки той или иной хриспанской добродетели. Это онъ, несомненно онъ, прозревшш появлеше тучки на на моемъ духовномъ небе; онъ, мой дорогой батюшка, любягщй иногда, къ общему изумлешю, вставить въ речь свою неожиданное французское слово!… Заглянулъ я на нашу террасу, а онъ, любимецъ нашъ, сидитъ себе въ уголку и благодушно посмеивается, выжидая, что выйдетъ изъ его шутки.
— «Ахъ, батюшка, батюшка!» — смеюсь я вместе съ нимъ: «ну, и проказникъ!»
А «проказникъ» всталъ, подошелъ къ этюду, смахнулъ рукавомъ своего подрясника надпись и съ улыбкой объявилъ:
— «Видите, — ничего не осталось!».
Ничего и въ сердце моемъ не осталось отъ утренней смуты. Несомненно, у друга нашего есть второе зреше, которымъ онъ видитъ то, что скрыто для глазъ обыкновеннаго человека. Не даромъ же и благочестнаго жит!я его въ монастыре безъ малаго сорокъ летъ.
Сегодня первый день церковнаго новаго года. Погода сегодня дивная.
Солнце по весеннему греетъ и заливаетъ веселыми лучами нашъ садикъ и чудный Оптинскш боръ, съ востока и юга подступившш почти вплотную къ нашему уединешю. Я вышелъ на террасу и чуть не задохнулся отъ наплыва радостно благодарныхъ чувствъ къ Богу, отъ той благодати и красоты, которыми безъ числа и безъ меры одарилъ насъ Господь, поселивъ насъ въ этомъ раю монашескомъ. Что за миръ, что за безмятежте нашего здесь отшельничества; что за несравненное великолете окружающей насъ почти девственной природы! Ведь, соснамъ нашимъ, величаво склоняющимъ къ намъ свои пышнозеленыя могучiя вершины, не по полтысячи ли летъ будетъ? Не помнять ли некоторыя изъ нихъ техъ лютыхъ дней, когда злые татарове шли на Козельскь, подъ стенами и бойницами котораго грозный ихъ Батый задержанъ былъ на цельгя семь недель доблестью отцовъ теперешнихъ соседей Оптинскихъ?.. И стою я, смотрю на всю эту радость, дышу и не надышусь, не налюбуюсь, не нарадуюсь…
«И вспомнилъ iаковъ, — слышу я за спиной своей знакомый голосъ: что изъ страны своей онъ вышелъ и перешелъ черезъ iорданъ только съ однимъ посохомъ, и вотъ — передъ нимъ его два стана. И сказалъ въ умилеши iаковъ Богу: Господи, какъ же я малъ предъ Тобою».
Я обернулся, уже зная, что это онъ, другъ нашъ. И заплакало тутъ мое окаянное и грешное сердце умиленными слезами къ Богу отцовъ моихъ.
— «Господи, какъ же я малъ предъ Тобою!»
А мой батюшка, смотрю, стоить тутъ же рядомъ со мной и радуется.
— «Любуюсь я», — говорить, — «на ваше обгцежитте, батюшка баринъ, и дивуюсь, какъ это вы благоразумно изволили поступить, что не пренебрегли нашей худостью».
«Нетъ, не такъ», — возразилъ я, — «это не мы, а обитель ваша святая не пренебрегла нами, нашимъ, какъ вы его называете, обгцежитiемъ».
Онъ, какъ будто не слыхалъ моего возражешя, вдругъ улыбнувшись своей тонкой улыбкой, обратился ко мне съ такимъ вопросомъ:
— «А известно ли вамъ, сколько отъ сотворешя мiра и до нынешняго дня было истинныхъ обгцежитш?
Я сталъ соображать.
— Вы лучше не трудитесь думать, я самъ вамъ отвечу — три!»
— «Каюя?»
— «Первое — въ Эдеме, второе — въ хриспанской обгцине во дни апостольоае, а третье»…
Онъ прюстановился… «А третье — въ Оптиной при нашихъ великихъ старцахъ».
Я вздумалъ возразить: — «А Ноевъ ковчегъ–то?»
— «Ну», — засмеялся онъ, — «какое же это обгцежитте? Сто летъ звалъ Ной къ себе людей, а пришли одни скоты. Какое же это обгцежитте?!»
Сегодня, точно подарокъ къ церковному новому году, батюшка нашъ преподнесъ намъ новый камень самоцветный изъ неисчерпаемаго ларца, где хранятся драгоценньгя сокровища его памяти.
— «Вотъ у насъ въ моемъ детстве тоже было нечто вроде Ноева ковчега, только людишечки мы были маленьые, и ковчежекъ намъ былъ по росту, тоже малюсенькш: маменька, я — ползунокъ, да котикъ нашъ сЬренькш. Ахъ, скажу я вамъ, какой расчудесный былъ у насъ этотъ котикъ!… Послушайте–ка, что я вамъ про него и про себя разскажу!
— «Я былъ еще совсемъ маленькимъ ребенкомъ», такъ началъ свое пов?ствоваше о. Нектарш: «такимъ маленькимъ, что не столько ходилъ, сколько елозилъ по полу, а больше сиживалъ на своемъ седалище, хотя кое–какъ уже могъ говорить и выражать свои мысли. Былъ я ребенокъ кроткш, въ достаточной м?р? послушливый, такъ что матери моей р?дко приходилось меня наказывать. Помню, что на
