…Егор, позабыл от страха, беспокоившие его прежде боли, не помня себя, бежал к дороге так быстро как бегут люди, чтобы укрыться от смерти в своем единственном убежище. Но перед самой дорогой остановился и присел на корточки. В то время как Егор пытался оценить сменившуюся перед ним обстановку, заметил на дороге подорвавшихся людей…
Это были омоновцы. Воюющие, и те, что помогали (как показалось Егору) раненым, барахтались на асфальте, передвигаясь почему-то гуськом, стреляли по случайному настроению, прижимали автоматы к груди как нечто дорогое и любимое, метались стволами оружия в разные стороны. Было видно, что они растеряны. Мелко семеня полусогнутыми ногами, некоторые неуклюже падали на бок, как подкошенные или подстреленные, и не стараясь изменить положение скрюченного тела, стремились отползти в сторону. Другие, неподвижно лежащие, будто что-то выжидали; Егор заметил одного омоновца сразу: он лежал на животе, игриво подогнув ногу за ногу и заложив обе руки под голову, будто прятал лицо от других и от взрывов и выстрелов, как страус, что прячет голову в момент опасности. Заметил еще одного, — пузатого, лежащего с красным лицом чуть дальше первого, с подвернутой под спину левой рукой, будто чесавшегося под лопаткой с развалившимися по сторонам ногами. И только красное, окровавленное лицо выдавало его истинное состояние — он был убит. Егор перевел взгляд себе под ноги, на что-то невесомое и знакомое, что привлекло его внимание, это был оторванный рукав камуфлированной омоновской куртки… из которого торчала тянущаяся наружу рука. Несколько секунд Егор смотрел на руку, а подняв взгляд, встретился глазами с одним из милиционеров. Его лицо было в недоумении от того, что произошло и что нужно делать. В его голове творилось что-то непонятное, он толи подмигивал Егору обеими глазами, толи попросту контуженный взрывом запутался в происходящем, растеряно улыбался.
Егор увидел его и протянул ему руку. Егор совершенно не думал сейчас о взорвавшемся мотоцикле, о том, что в них стреляют, нужно было делать хоть что-то… Мысль в голове была одна: спасти хотя бы одного человека. Омоновец небрежно схватился за пальцы Егора, сжав их в смертельной хватке, как в тисках, и повалился на бок. Егор потянул его в сторону и сейчас же, заметил других… Это были люди, чьи глаза горели безумием и страхом, находясь в своем маленьком, ограниченном «аппендиксом» взрыва мирке, боролись и сопротивлялись, кто с врагом, а кто — со смертью. Кто, тихо и беззвучно умирал…
«Кому предназначался фугас?» — этот вопрос отчаянно задавался в голове Егора, и там же находил ответ; и как оказалось не единственный. Варианты «мельтешащих» ответов, мелькали, перелистываясь, как денежные купюры при пересчете счетной машинкой. Егор вспомнил, как поднимал за плечи омоновца, что лежал, уткнувшись в ладони. Тот, протянул свои полные вишневой крови ладони к ногам Егора. Егор тащил его за плечи, ничего не видя вокруг, и только его волочащиеся по земле ладони, протягивали, предлагая то, без чего не билось его сердце, как протягивают горстью собранную с дерева вишню.
Такой фугас, в своем роде был первый. До этого, не было взрывающихся мотоциклов, машин или другой техники, и потому вопрос назначения именно этого взрыва ввергал Егора в состояние безнадежности. У Егора не было уверенности, что он смог бы предугадать его нахождение, и сможет ли обнаружить его в следующий раз, когда не окажется спешащих омоновцев. И уж тем более сомневался Егор в способности своевременно обезвредить подобную ловушку. Ведь в городе столько машин?!
Проведя разведку маршрута, Егор, Стеклов и Бондаренко, по старинной и уже устоявшейся традиции, пили на «Груше» пиво.
— Слушай, Егор, во жопа-то началась, а?!
Егор промолчал, отпил из бутылки пива, закусил отщипнутым кусок рыбы.
— Чё молчишь? Язык проглотил? — снова спросил Стеклов.
— Чего ты хочешь? — посмотрел Егор на Володьку.
— Жопа?! — многозначительно произнес Стеклов.
— Ну, и… жопа, и что? — непонимая спросил Егор.
— Ты что не понимаешь, скоро я перестану с тобой ходить. Вон, боец ходит с собакой, и пусть ходит, а я нет… не хочу…
— Трус! — коротко сказал Егор, и отпил пива, поставив бутылку на землю.
— Сам ты трус! — обиделся Стеклов.
— Можешь вообще не ходить… и собаку свою забери, она все равно — «мертвая», кроме как обоссывать деревья и камни, нихрена ничего не может. Так что забирай, и выгуливай в другом месте! Понял!
— Ну, хорош, ребята! — встрял Бондаренко. — Что вы ругаетесь?
— Да пошел он!
— Да пошел ты сам! — сказал Стеклов.
Дальше сидели молча. Допив пиво, Егор свиснул. И жестом приказал: «По местам!»
Стеклов сунул в рот сигарету, и предложил Егору. Егор внимательно посмотрел на Вовку. Ванька молчал. Бери, жестом предложил сигарету Стеклов. Егор сомневался.
— Да бери! — сказал Стеклов, сквозь сигарету, — Нинакого я тебя не променяю, ускоглазая морда!
— Собака ты, Вова! — сказал Егор, прикуривая сигарету. — Вечно подосрешь, когда на душе и так хреновей некуда!
Все трое рассмеялись.
Собираясь обратно, Бис и Бондаренко спрятали солдат в бронемашины от не прекращающейся мороси и других возможных случайностей, а сами преисполненные бесстрашия забрались сверху, на свои командирские места: Егор — справа, Володя — со стороны водителя, а Ванька — на втором БТРе разведки. Машины плавно тронулись.
Егор сидел на качающейся от движения бронемашине, поставив автомат перед собой, вертикально на приклад, рука на затворе. Прятался за него, как за стенкой, с крохотной колеблющейся верой, что он, автомат, спасет голову от осколков вдруг разорвавшейся мины.
Подъезжая к месту недавнего подрыва и боя ОМОНовцев, разведчики спешились и обратно пошли пешком, — степенно и осторожно, в боевом порядке, слева и справа. Егор, захваченный тяжелыми, душными мыслями и переживаниями, и желанием выразить протест, бесстрашно шагал перед головным БТРом, по центру дороги. В пяти метрах позади — Стеклов и Бондаренко. Егор шел по асфальту, посреди которого, к липкой грязной жиже, от брошенной взрывом с обочины земли, подмешалась кровь. Она свернулась и сгустками плавала в дождевой воде, прилипая к подошве его ботинок…
Утром, 6 января, Егор выглядел гораздо лучше, чем прежде. Свернув с маршрута, заехал на телефонный пункт, что находился на территории Ленинской комендатуры, дозвонился до жены, от чего настроение его было предельно хорошим. Егор ликовал. В Заводском районе, куда двигалась разведка, с раннего утра, слышались выстрелы. По рации начальник штаба Крышевский предупредил, что в том районе была обстрелена машина с комендатурскими, погибли люди, были раненные… Но изменить восторженного настроения Егора ничто не могло, казалось, не мог даже всемогущий Бог.
— Чё такой радостный? Случилось чего?
— Ага…
— И чего?
— Да так…
— Что — «так»?
— Да ты не поймешь? — Егору хотелось побыть со своей радостью наедине.
— Да, как не пойму, что я — тупой какой? — разозлился Стеклов.
— Да, нет… нормальный ты! Просто, не поймешь… — святясь счастливой улыбкой, сказал Егор. — Это личное!
— А-а… — кивнул Вовка. — Ладно…
Егор шел, улыбаясь.
Стеклов с любопытством смотрел на Биса.
— И что, настолько личное, что ты сказать не можешь? Говори!
— Не скажу.
