— Чё, случилось? — спросил Стеклов.
— Колонна идет с Ханкалы, приказанно встретить.
— А как она идет, через Петропавловскую?
— Нет. Объездной дорогой через Заводской район…
— Странно, никогда ведь так не ездили? А кто там старший, знаешь? — спросил Стеклов.
— Знаю, Груздь.
— А-а… твой «друг»?!
— Ага, мой «друг», — согласился Егор. — Будем ждать. Малюков, ко мне!
— Я, — глухо отозвался сержант из-под брони. — Есть!
— Что случилось? — подошел Крутий, заподозрив неладное.
— Остаемся, Юрок, — сказал Егор, — ждем колонну с Ханкалы. Так что ты давай своих расставь как надо, чтобы нас не поджарили здесь, когда она подойдет.
— Ладно, — согласился Юра.
— Я, товарищ старший лейтенант…
— Малюков, давай всех — «к бою», расставляй, понял?
— Так точно, товарищ старший лейтенант. А мы, что, еще здесь… задержимся?
— Да, коллонну ждем…
— Товарищ старший лейтенант, а, разрешите, еще соляры немного сдать… на лимонад не хватает?
— Ты давай, расставь, а по соляре с водилой решай… но только так, чтобы вернуться хватило, понял!
— Так точно! — крикнул убегающий Малюков. — «Руль», «руль», ко мне! — закричал он водителю.
Егор со Стекловым и Крутием сели под навес.
— Ну, что, еще по пивку? — спросил Юрка.
— Не, нельзя, — сказал Егор, щас этот урод приедет… Сдаст потом комбригу!
— Да, лучше не надо. — Стеклов махнул рукой. — Взяли с собой, лучше вернемся и выпьем…
— Ладно, уговорили. — Согласился Крутий. — А кто — старший?
— Майор Груздь… — сказал Владимир.
Будучи человеком исключительной жадности, Груздь был мужиком гниловатый, как большинство «тыловиков». Тыловая крыса, в чистом виде, — говорили о нем в бригаде. Война, и грязь, и кровь, совсем не мешали ему быть всегда нарядно одетым, лощеным, гладковыбритым, душистым каким-нибудь ароматным лосьоном, и свежо выспавшимся. С неизменно спрятанными руками в карманах короткой камуфлированной куртки, Груздь как гусь расхаживал по бригаде, от склада, к столовой, от столовой до штаба.
Однажды услышав поговорку: «кому война, а кому мать родна», Егор безошибочно прилепил ее Груздю. Если бы в Чечне продавали рыжую глину, он бы и ее продавал, а потому ополовинить дополнительное питание, выдаваемое на такие боевые подразделения, как рота разведки, саперы, снайперская рота, майор Груздь считал делом не зазорным.
— Слушай, Егор, это же ты еще в Кизляре Груздю морду разбил?
— Да я, — неохотно признался Егор. — Но только не Груздю, а Пыряеву…
— А оружейнику? — Стеклов устроился поудобнее. — А из-за чего все вышло?
— Да, что вам тот случай все покоя не дает, то Генка вдруг вспомнил, то ты… Я из-за этого теперь из командиров взводов не вылезу никогда…
— А за что ты его? — неуспокаивался Стеклов.
— Да, сапера моего избивал… дежурного по роте.
— А за что избивал? — снова спросил Стеклов.
— Помнишь, в Новолаке, один из наших батальонов воевал, с приданными подразделениями боевого обеспечения: так вот, саперы потеряли оружие, несколько стволов… Драпали во время какого-то боя, ну и покидали все — так ноги уносили… Это еще что, за всю тогдашнюю компанию в Кадарской зоне — шестьдесят с лишним бронежилетов потеряли… на целую роту…
— Ну, помню…
— Так вот в Кизляре — пересменка, Пыряев прилетел, оружейники поменялись, вечером провожались, нах. рились как следует, а ночью он пришел разбираться… Я, кстати, тоже пьяный был. Спал.
— Ну и что-что дальше? — торопил Стеклов.
— Да ничего… Сквозь сон слышу брань, открываю глаза, а он сержанта лупит в палатке — бьет его, тот падает и заваливает полевую пирамиду с оружием… Я спросини-то не могу разобрать кто-что, вскочил, вроде, спрашиваю: что такое, что случилось? А Пыряев мне: пошел ты… не твое дело! Я думаю, солдат-то мой… Ну и дал ему по физиономии, тот в аут…
— Нормально. А что? Я бы тоже так поступил! — согласился Стеклов. — А с Груздем-то чего не так?
— А… — успел отмахнуться Егор.
Кто-то из солдат крикнул:
— Едут!
Колонна приближалась. Серой тенью сквозь бледную мглу, она словно выплывала по волнам, как пикульский тихоокеанский конвой «сторожевиков». Вскоре, стали различимы головные бронетранспортеры и крадущиеся безоруженные «камазы», в одном из которых, маячилось пугливое и пухлое с воспаленно- опухшими от ханкалинского алкоголя и недосыпа глазами лицо майора. Он бесконечное множество раз прижимался к лобовому стеклу кабины лицом, вглядываясь в туманную даль, будто сверял с чем-то незнакомый маршрут движение колонны, не узнавал встречающих.
— По местам, — скомандовал Егор, после чего сам залез на БТР. Поравнявшись с Егором, сидящим на бронетранспортере, крикнул в закрытое окно, что-то похожее на «можем ехать…», сопроводив свой немой крик ясным жестом.
Егор доложил оперативному.
— Поехали, — тихо произнес он, наклонившись к водителю. Два БТРа разведки шли первыми, за ними шел головной бронетранспортер колонны и дальше «камазы». Ехали не спеша. Ненависть и презрение, которое питал Егор к Груздю, толкала Егора на то, чтобы затянуть время нахождения этого, как называл Егор Груздя — «бессовестного» майора на неприятельской территории. Поэтому максимально снизив скорость движения до «прогулочного», колонна еле волочилась. Егор нисколько не спешил. Слышимая автоматическая стрельба, как казалось в районе завода «Красный молот», нисколько не пугала и играла Егору на руку, от чего Егор спешил группы разведчиков с бронетранспортеров, не доезжая до перекрестка улицы Маяковского со Старопромысловским шоссе, и дальнейшее движение саперы продолжили неспешным бегом.
Бежали в колоннах, заполняя улицу слева и справа, на небольшом интервале друг от друга, перекрывая и просматривая, периодически вскидывая оружие, направляя его в обе стороны бетонного пространства лежавшего вокруг. Три бронетранспортера с интервалом в двадцать метров двигалась по центру шестиметровой дороги. Намеренно занятое центральное положение как всегда затрудняло движение другого местного автомобильного транспорта, который в данной ситуации, играл роль прикрытия от внезапного нападения.
Корячась по обочинам, сбивая колеса, словно ноги о камни и неровности бездорожья, машины залазили на газоны, уступая проезд специальному военному транспорту, собирались в огромные пробки, как позади, так и спереди длинной, армейской ленточки машин, утопающей далеко позади, в повороте улицы.
Егор бежал сердито. Пожалуй, как бы то ни было, бегущий человек в бронежилете и каске, с автоматом, всегда смотрится агрессивно. После пива, раненая голова Егора, болеть перестала, стала легкой и невесомой, как воздушный шарик. И жила отдельно от тела, только отмечая бешено колотившееся сердце, клокочущее от бега; и то, что видели глаза: перекресток Маяковского и Старопромысловского шоссе; слева — Ленинская комендатура; разделительный треугольник — прямо; разбитая заправка справа; заправочный
