Пеший Камикадзе

столб колонки… Выстрелы! Стоп! К бою! К бою!

Нервным клубком, Егор вкатился под столб колонки. Замер. В голове было гулко, а в ушах стоял шум, будто Егор сутками напролет слушал шипение радиостанции Р-159. Очередной глухой выстрел, Егор не услышал, он был откуда-то из домов за парковой зоной, что напротив «молотозавода». Услышал только гулкий звон как в далекий колокол, чего-то ударившего по заправочной трубе, Егор почувствовал внезапную тупую боль от несильного, но резкого удара по бедру левой ноги. Он опрокинулся на землю, на задницу, и огляделся по сторонам. Егор не заметил ничего необычного — все как всегда, большое количество пар глаз жадно смотрели, ждали Егора, его дальнейшей команды. Он, уже и не помнил, что в момент выстрела, скомандовал: «к бою!»

Пытаясь сообразить, что же произошло, Егор пошевелился. Как в туже секунду очередная пуля угодила в столб, за которым сидел Егор. Сердце уткнулось в пятки, и гулко забилось в ушах. От неожиданности и страха, палец, лежащий на спусковом крючке автомата, дрогнул и Егор, выстрелил в асфальт перед собой, снова опрокинулся с колен назад.

Несколько десятков автоматов, одновременно, ответили по высотке. Егор сжался. Крупные капли пота застили глаза, руки, и ноги не слушались.

— Отче Наш, еже еси на небесех, — бормотал Егор, зажмурив глаза. — Да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя, как на небе так и на земле… — Егор боялся выглянуть из-за столба. — Отче Наш, еже еси на небесех, — сначала начинал бормотать Егор молитву, потому как ее полных слов не знал, — да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небе так и на земле… Аминь. Аминь. Аминь. — Егор попытался подняться. Нога потеряла чувствительность, онемела, будто ее отбили, «отсушили», ударили по ней чем-то тонким — больно и очень хлестко. Соль раздирала глаза. Подбежал кто-то худощавый, с потным лицом, что-то крича:

— Все норм… — голос то пропадал, то появлялся. В глазах мутнело, в голове пульсировало. — Вс… ально? Сиди…ихо!

— Что… случилось… чё такое? — Егор не сразу узнал Стеклова, перед глазами расплывались туманом слезы.

— Жив?! Нормально? — снова крикнул Стеклов.

— Да, да… порядок, — сказал Егор. Растер рукой бедренную часть ноги, похлопал по ней ладонью: нога была словно коряжистая деревяшка. Егор поднялся, прислушался.

— В доме напротив, кажись, снайпер! — прокричал Стеклов. — Надо как-то выбираться, пока нас здесь всех… Давай, вставай, уходим! — Стеклов помог Егору подняться.

Егор попрыгал, приведя снаряжение на теле в равновесное положение. Вникуда, в воздух, показал два пальца и махнул рукой, обозначив количество одновременно движущихся:

— Вперед!

Короткими перебежками, люди стали перемещаться от бензоколонки в сторону заводского забора, преодолев который колонна двинулась снова. Отстав, Крутий с бойцами прикрытия продолжал обстреливать пятиэтажку, пока колонна не шла из зоны снайперскрого огня. Егор бежал осторожно, спотыкаясь и прихрамывая, но вскоре, миновав затяжной забор завода «Красный молот» и выскочив на частный сектор Маяковского, бежал весело, позабыв о ноге. Слышались другие выстрелы, но как будто бы стреляли в другую сторону. Разведчики не отвечали. Перепрыгнув заброшенные останки трамвайных путей, по правой стороне, пригнувшись, бежали под окнами домов, присаживаясь на перекрестках улиц, перекрестно просматривая появляющиеся проулки между домами, прикрывая движение двигающихся следом товарищей. Все происходило стремительно и бурно, и сопровождалось только лязганьем снаряжения, тихой поступью, и короткими ёмкими голосовыми командами: «Чисто! Прикрываю!..», «Чисто! Прикрываю!..»

У Егора в голове кружило:

Чья-то жизнь, как в клетке. У меня — на воле…
У кого-то мимо, у кого-то в створе,
У кого-то с тыла, у кого в атаке,
Кто-то лепит мыло… а моя жизнь в драке.
Я бегу мечтаю; кто-то не мечтает…
Жизнь моя в прицеле, кто-то это знает,
Кто-то это знает, кое-кто и видит…
Стрельнет-промахнется… Этим не обидит.
Строй бежит не стройно, как горох на стенку,
Пачкая землею форму-односменку.
Падая, вставая, и на брюхе лежа,
Я ползу, мечтаю, мыслю о покое…
Кто-то в кабинете… — Я встречаю зори…
Кто-то средь бумаги… — Я же с пулей спорю…
Спор велик и ясен, — это ненадолго!
Я — силен, опасен, только мало толку.
В беге озираюсь, пригибаю холку,
Для страны своей, я, как подранок — волку.
Где-то враг, по фронту, до него сто метров,
Добежать бы целым, только сил уж нету…
Кто-то, на вопросы честно ждет ответа,
Я бегу в атаке, песенка пропета…
Может, я сломался? Зря пошел в солдаты?
Нет!..
Страна родная мне простит затраты.
Кто-то, где-то, как-то…
Только не со мною,
Я бегу открыто и с судьбою спорю,
Я в бою свирепый, не пускаю нюни,
Даже если в теле остывают пули,
Даже если с ними остывает сердце,
Свято чту приказы — не был иноверцем.
Где с командных дотов смотрят командиры,
Где «звезду Героя» шьют им на мундиры…
…Где клокочут взрывы — глиняное море.
Я бегу открыто. Я — мишень на поле.

Спустя тридцать минут, Егор бежал грузно, тяжелой поступью и задыхался. Мельком проносились перед глазами: рынок, застава? 9, улица Хмельницкого — слева, контрольный пост милиции? 5, мост на проспект Жукова — справа, поворот на Кирпичный завод — налево… Сил шевелить ногами большее не было. Егор упал на колени; левая нога, в конце концов, и вовсе перестала его слушаться. Это падение привлекло к Егору сразу множественное внимание. Стеклов Вова, бежал рядом, но не подающего вида Егора, подхватить не успел. Остановившись, Стеклов, жестом руки, без слов, что-то показал водителю головного бронетранспортера, и склонился над Егором, положив ему на плечи ладони.

Бронетранспортеры саперов и разведчиков, тут же взревев моторами, выросли вокруг обоих защитным полукольцом.

— Что случилось?

— Не могу… больше! Нога не идет!

— Медика, зовем? — спросил Стеклов.

Володька Стеклов был кинологом, среднего роста, среднего телосложения, с двумя золотыми