столом жрал, сука! Вот, тварь! Стуканул…» — в сердцах думал Егор.
— Признавайтесь, продавали? — в очередной раз спросил Слюнев.
— О чем вы говорите, товарищ полковник? — открыл рот Егор. — Какая «соляра»?
— Бис, ты что, опять пьян! — возмутился Слюнев.
— Имею право… сто граммов боевых для снятия стресса! Я фугас сегодня обезвредил — опасный!
— Я тебя в бригаду отправлю! — заорал комбриг. — но только с последующим увольнением… Имею право!
— Меня, товарищ полковник… родиной не пугайте! — вспомнил Егор любимые слова Кубрикова. — Отправляйте! Но кто будет фугасы искать? «Гавнокуров»?
— Бис! — рявкнул молчаливый Крышевский.
Егор замолчал, виновато повесив голову. Стеклов, опустив голову, хмыкал.
— Вы, товарищ полковник, на мне войну делаете! С галочками, плюсиками и красными стрелочками… Плевал я на все, с высокой кручи… Отправьте! — согласился Бис. — Так вы же не отправите?!
Через 4 дня, сыну будет — 2 года и 7 месяцев…
Сегодня, 22 февраля. Специальная операция прошла нормально. С утра было холодно, падал снег, но к обеду — распогодилось. Завтра праздник — 23 февраля! Но меня больше волнует, что здесь — это день депортации чеченского народа… 1944 года; а это может обернуться… Тьфу, тьфу, тьфу…
Егор, отложил дневник, вытянул из-под кровати ящик с вещами. В виду установления более спокойной оперативной обстановки, подрывов стало на порядок меньше, и у Егора появилось больше свободного времени. Это, было здорово, и Егор искренне радовался этому, несмотря на то, что обстановка на войне, безусловно, штука обманчивая. Солнечные дни стали преобладать над пасмурными, зимними, и это, не могло не радовать: «Дома, скорее всего, снег лежит, — думал Егор. — По самые уши, небось, навалило!»
Егор все больше времени старался проводить на улице, в беседке. Он вытаскивал с собой деревянный, упаковочный (укупорочный) ящик от патронов 7Н6, калибра 5,45 миллиметров, тот самый, который хранил под кроватью, сидел и перебирал его содержимое. В этом ящике, как в сундуке, Егор хранил особенные, дорогие ему вещи, игрушки: китайские электронные часы «Casio», усиленные квадратной батарейкой «Крона» и опутанные хитросплетением тоненьких одножильных проводов. Эти часы были часовым механизмом управления самодельного взрывного устройства… Осколок-саблю, называемый так за свою внешнюю схожесть с этим видом оружия, длиною около двадцати сантиметров, и имеющий острые и рваные зазубренные края, которые даже при осторожном прикосновении, цеплялись и оставляли порезы на пальцах. Небольшой приемник радиосигнала, рабочий, залитый прозрачным силиконом внутрь обыкновенной хозяйственной мыльницы нежного голубого цвета. Портативный пульт управления вполне обычной радиоуправляемой игрушки, переделанной на управление радиоуправляемым фугасом, был найден на месте наблюдения подрывника… Горсть шрапнели, в виде стальных черных дротиков, длинной три сантиметра с оперением на конце. Осколок фугаса в форме черепашьего панциря, похожий на медальон… Однажды злобно шипя, он застыл в асфальте, в метре от Егоркиной головы, во время одного из многочисленных подрывов. Один из тех многих, которым уже никто, как и сам Егор не придавал большого значения… Несколько десятков батареек, различного «калибра» — от «мизинчиковых» и толще, наполовину разобранная противопехотная мина МОН-50, и многие другие разрозненные элементы различных инженерных боеприпасов и радиоустройств. Все это, аккуратно было накрыто особенной Егоркиной гордостью — картой минной обстановки Грозного… Егор в шутку называл эти вещи — «дорогими», и это были всего на всего — примитивные сувениры. На самом деле, когда Егор уезжал на войну, брал с собой парочку действительно дорогих вещей — дорогих сердцу, как напоминание о доме, о семье, — фотографии, детскую игрушку, китайские палочки для еды, и даже полотенце. Все дорогое, Егор вез из дома, и таких вещей у него было — три.
Первой вещью было полотенце. Егор всегда брал в командировку полотенце, но никогда им не пользовался. Он им дышал. Прильнув к нему лицом, он ощущал аромат чистого белья, душистый запаха стирального порошка, атмосферу дома, чистоты и уюта. Запах любимой женщины… Так уж сложилось, что во время первой командировки в Дагестан с последующим направлением на Чечню, Егор жил, то в земле, то в бронетехнике, дышал земляной сырью, освещался горелками из гильз с соляркой, неделями не мылся, и поэтому полотенце взятое из дома, Егор даже не рискнул тогда достать. Теперь же он брал его, как своеобразный талисман, способный на миг, на мгновение, вернуть его к родным, домой. Второй вещицей был маленький, игрушечный кенгуренок, с шоколадного «Киндер-сюрприза». Голубоглазый Будда, так называл Егор сынишку, в предпорожном настроении положил его Егору в походную сумку, когда тот собирался на войну. Егор нашел его не сразу, а когда обнаружил, расчувствовался и больше не выпускал его из рук. Егор сделал ему в ухе аккуратное отверстие, вставил в него металлическое колечко, сквозь которое, пропустил копроновый шнурок и носил кенгуру на запястье. Но, пожалуй, самым дорогим для Егора были две фотографии: жены и сынишки — на одной, и двухлетнего сына, одного, — на другой…
— Товарищ старший лейтенант, разрешите? — спросился сержант Егоров, заметив в беседке командира роты, разглядывающего части взрывных устройств.
— Чего надо? — недружелюбно отозвался Бис.
— Товарищ старший лейтенант, а что делать, если попадется фугас с красным и синим проводом, как узнать, какой резать?
— Ты чё, дрочишь меня?! — оскалился Егор.
— Да это… я… серьезно, товарищ старший лейтенант!
— Американских фильмов насмотрелся, что ли? — поглядел на Егорова Бис.
— Ну… так… видел в одном.
— Егоров, не забивай себе голову, и другим мозги не пудри! у нас все намного примитивнее — оба провода одного цвета, так что реж любой, а лучше оба, но по очереди… не стесняйся и не думай! В нашей фугасной войне — кто вперед: либо нажмет… либо перережет, понял?
— Так точно… понял!
— Свободен, умник! — крикнул Егор сержанту в след.
— Дежурный по роте, на выход! — закричал дневальный.
В направлении саперной роты шел Винокуров. Он важно прошелся по дорожке через калитку в теплице до палатки, пнул консервную банку с едой для кота Васьки.
— Что это за беспорядок? — спросил он. — Банку уже выбросить не можете куда надо?!
— Это миска… — безразлично ответил Бис, сидя на скамье.
— Какая еще миска? — грозно произнес Винокуров. — Стеклова, что ли?
— Нет. Кота Васьки…
— А?.. Что?.. — Винокуров смутился.
— Да вы не волнуйтесь, товарищ полковник, мы коту ничего не скажем… Еще ему наберем… голодным не останется!
Винокуров расслабился.
— Товарищ полковник, подскажите, что в академии говорят по поводу взрывных устройств с красным и синим проводом… какой резать — красный, или синий… Красный… — Егор сделал маятниковое движение рукой из стороны в сторону. — Или синий…
Винокуров недоверчиво посмотрел на Биса.
— Что, в академии про это ничего не говорят? — удивился Егор.
— Не слышал. — Хмуро ответил Винокуров.
— Вот так, вся Америка давно режет красный, а в воюющей России, в военных академиях, даже не слышали об этом! Тихий ужас… решили: неожиданностью будет! А если завтра Хаттаб придумает что- нибудь эдакое… какой будем резать?
— Наверное, как американцы — красный? — сказал Винокуров.
— А если Хаттаб схитрит и поменяет красный и синий на… белый, серый, малиновый, или жёлтый…
