— Ну, да, травой… — уже виновато произнес Иван.
— Травой? Анашой?! — вопросительно возмутился Егор и сконфузился. Думал коротко и недолго, на секунду Егору даже стало стыдно и страшно, но тоже не надолго. — Ну, ладно, давай…
Стояли украдкой, серьезно курили. Надували розовые щеки, задерживали дыхание, тонко сцеживая тошный дым. Слащавенько улыбались. Каждый о чем-то думал. Иван думал: «Классная!»; у Егор же внутри кровоточило: «Имею право себя не беречь!»
Ванька слюнявил папиросу; Егор, прищурившись, сосредоточенно смотрел на алый уголек. Снова затянулись. Ванька хитро и подозрительно посмотрел на Егора странным взглядом. Егор почувствовал этот взгляд, и не зная, как на него реагировать, тупо пялился в ответ.
— Ну, как? — выдохнул Иван.
— Что, как? — удерживая дым в легких, спросил Егор.
— Как?
— Нормально… — не найдясь, что ответить, выдал Егор.
— Ща, погоди… будет нормально! Пойдем!
От экскаватора пошли в роту разведки. Шагая, Егор дважды обернулся назад, почему-то уходить от экскаватора, уже не хотелось. Было морозно, но приятно и не холодно; страстно хотелось вдыхать как можно больше воздуха. Легкие казались бездонные. Под ногами хрустели скелетики снежинок. Егор любовно прислушивался, отмечая, что этот хруст был неприятно острым, если думать про скелетики, и приятно колючим, если просто — про снежинки. Думать о снеге, Егору стало особенно приятно, когда он ухватил пальцами снежную «пенку» только что выпавшего снега, и положил ее на язык. В голове таяло.
Поднявшись на третий этаж, прошли мимо «каменного» дневального, что не очень громко, но отчетливо проговорил:
— Дежурный по роте, на выход! — монотонно сказал он.
Иван махнул рукой, и он снова произнес:
— Отставить!
— Подожди здесь, — тихо сказал Иван, указав Егору на комнату без двери. — Я сейчас…
— Угу… Давай… — так же тихо ответил Егор и зашел в комнату.
Помещение, по всей видимости, было спортивным залом. Посредине комнаты стоял тренажер со штангой, несколько гирь, разные по весу гантели. Егор не сдержался:
— Все по одной! Как это они… ими…
Но думать о гантелях внезапно расхотелось. Стены комнаты были увенчаны множеством картинок обнаженных женских тел. Комната была душной, и дурно пахло потом и тестостероном. Но в ней хотелось остаться. Егор почувствовал, как плотское чувство пробудилось в нем, как-то странно и забыто, как будто никогда прежде, и не жило в теле Егора. Как захотелось женской наготы и чистоты, и нежных объятий, и поцелуев…
В коридоре послышался Ванька и эти мысли растворились.
— Пошли! — он заглянул в комнату и тут же пропал в ее проеме.
Егор вышел за Бондаренко.
— Все нормально! Стержнев отдыхает, — необорачиваясь, произнес он снова.
Следующее помещение, куда зашел Егор следом за Бондаренко, оказалась комнатой отдыха офицеров. За столом, склонившись над какими-то документами, стояла Пимчек Татьяна. Татьяна была одно время писарем саперной роты, но потом перевелась в разведку. А здесь, на войне, была штабным картографом. Егор называл ее по имени отчеству, но сейчас, хоть убей, не мог вспомнить его:
— Привет! — произнес он очень тихо.
— Привет, Егор! — добродушно отозвалась Татьяна. — Чего так поздно гуляете?
— Да… я вообще, как бы, уже спал… Ванька разбудил…
— Понятно… Чаю будешь?
— Не откажусь, спасибо!
Яркий свет комнаты больно бил по глазам, от чего Егор, некоторое время сидел с закрытыми глазами. Ввалившийся Иван был счастливый, с охапкой каких-то цветных журналов.
Егор и Ванька смотрели порножурналы, склонившись над ними, что-то рассматривали и, тыча пальцами, как неразумные детины, дурно хихикали, подавляя в себе пошлую радость, искоса посматривая на Пимчек.
Егор был чист и весел, и далек от скверных чувств и мыслей; и та, как казалось, Егору его тяжелая смелость, проявленная в уличных боях и засадах, вдруг обернулась небывалой простотой и легкостью существования. Вдруг возникшее чувство бессмертия, подарило его телу необычайную легкость, которая прежде была связанна какой-то грубой силой, вроде телесного смрадного плена. Вся та отчаянность и боль, и гнев, что приходилось подавлять в себе ежесекундно, сгинули, будто их слизало бархатно-черным языком кромешной ночи.
Егор потерял счет времени. Много разговаривал с Татьяной, которая, казалось, догадывалась о состоянии обоих. Пили чай, бегали на крышу, туда, где был наблюдательный пост, и где Иван и Егор долго смотрели сквозь прибор ночного видения в безлунную ночную темень.
Выйдя на улицу, Егор завалился спиной на хрусткий снег — чистый и легкий, и долго смотрел в беззвездное черно-лиловое небо:
«Подобно цветам сакуры по весне, — вспомнились Егору слова, — пусть мы опадем, чистые и сияющие…»
В небе мягко кружились пушистые снежинки. Они падали на лицо, и таяли во рту и на глазах…
Егор проснулся рано, спелеванный одеялом, лежал ровный как оловянный солдатик, таился. Торчащая белолобая голова — легкая, как у младенца и пушистая, как высушенный репей, была пустой и мягкой, и в ней ничего не цеплялось.
Разведка стала проходить куда спокойнее, чем раньше. Все чаще, после разведки, саперы стали привлекаться к встрече и сопровождению тыловых колонн бригады. К обеду запорошил снежок. Егор с ребятами сидел на Петропавловском, ждал колонну с Ханкалы. Заняв круговую оборону, сидели, не опасаясь, справа от рынка, посреди огромного, плоского пустыря. Были веселы, улегшись на холодную землю, поверх циновок, спешно и со знанием дела приготавливались. Таинство затеянного предприятия разжигало его привлекательность. Егор, сделав глоток грушевого напитка и степенно наблюдая за происходящим вокруг, преисполнился блаженства.
— Надо же напиток… грушевый… как в детстве! Давно не пил такой вкусности! Юр… Вов, попробуйте… Скажи? Вкусно! — посулился Егор.
— Да отличный вкус! — сделал глоток Стеклов. — А чё, ты в своем детстве тоже успел попробовать этот лимонад? Тебе сколько тогда годочков-то было, Егорушка?
— Козел тупой! Старуха дряхлая! — сконфужено возмутился Егор.
И хотя еще не пригубили, зарделись восторженным пьяным смехом, уже чувствуя ласковые объятия алкогольного дурмана.
Егор попытался отвесить Стеклову подзатыльник; но не дотянулся. Достав из-за пазухи старенький затертый аудио-плеер «Walkman», Егор включил его. Через небольшой встроенный динамик запел Цой. Пел: «Будь осторожен… следи за собой…»
— О! — обрадовался Крутий. — Нормально! В тему…
Для музыки, у Егора всегда было время. У каждой командировки была своя музыка. Музыкой тонкой душевной организации Егора в этой командировке было творчество группы «Кино»… В первую, во время второго штурма Грозного, Егор слушал Александра Розенбаума, в эту — «Кино» Виктора Цоя и «ДДТ» Юрия Шевчука.
— А еще что есть? — спросил Юрка, отпив грушевого напитка.
— Шевчук… — сказал Егор. — Слышал, песню «Мертвый город. Рождество»? ДДТ?
— Не-а… Мне «Дождь» нравиться, — сказал Юрка, и напел: — Дождь, звонкой пеленой наполнил небо майский дождь… Тара-тара-рам… по крышам, распугал всех кошек гром… Или эта: В последняя осень
