наверное, в бригаде копились. Скоро домой! 10 марта — прощай Грозный… Еду к сыну! Я еду к жене!
Час ночи уже… не могу уснуть! О, кажется, вспомнил, хочу секса!
…Из письма: «…сын катался на лифте… Сосед, с какого-то этажа отругал его за это — тот труханул… теперь, из дома не выходит, боится».
Приеду, напугаю соседа, чтоб…
— Вов, спишь?
— Нет еще…
— Слушай, Вов, ты когда в школе учился… на открытых уроках… ну, рассказывали про героев, ветеранов… про настоящих мужчин. Ставили их в пример? Была у вас такая штука?
— Конечно! Что думаешь, я в тайге, что ли, жил? Школьная программа-то одна на всех, ничем не отличалась?
— Да, нет… Я думаю, что сейчас, наверное, вообще такого нет…
— Как же он тогда назывался… не помню… — перебил Стеклов Егора.
— Урок мужества…
— Точно! Откуда помнишь?
— Да был тут на одном… таком… уроке. С командировки прошлой, домой приехал… военрука школьного случайно встретил… В общем, пригласил…
— Ну, а говоришь — нет такого…
— Да ты знаешь, — Егор поморщился, — как-то все нелепо вышло. Все это мероприятие… — Егор замолчал, интонацией голоса давая понять, что разговор, вроде, как исчерпал себя.
— Что не так-то?
— Да, нет… я просто…
— Давай, колись? Ну?
— Да. Чего там… Меня когда пригласили, знаешь, как-то я даже сперва обрадовался этому предложению. Готовился. Думал, что скажу ребятам, представлял, как расскажу им… о мужестве таких же, как они подростков-солдат… о подвигах их, достойных любого взрослого сознательного геройства. Голова от информации пухла, так много было всего для живой беседы, для рассказа… Военрук, еще говорит, ты мол, в форме приходи, с наградами, так наглядней будет… — Егор замолчал, задумался.
— Ну, и чего? — торопил Стеклов.
— Да, что, что… пришел я, в форме… с наградами… В класс захожу: двадцать три — девочки, четыре — пацана! Лица такие… Пацанам — все по хрену, девчонкам — интерес… ну сам понимаешь… за медали подергать, в шеврон пальцем потыкать! Стою… а сам, пугалом себя ощущаю! Стремно, пиз. ц! Рассказал, что учился в этой школе, как училище военное закончил, как на войну поехал… Девочки, вроде слушают, а парни, так… кто в носу ковырнет, кто под стол заглядывает, кто с соседкой болтает… Я стою, у доски, говорю… сейчас, уж не помню о чем… рассматриваю их. Чувствую, что заводиться начинаю! Ненавистью… А потом вдруг обрываюсь, и говорю военруку: «Владимир Николаевич, мне нечего им рассказать!»
— И…
— Что и… все. Вышел я потом, думаю: «во, дурак, поперся, кому и что рассказывать? Все! Больше на уроки не хожу!» Иду; девочка одна догоняет, следом… в руках линейка пластмассовая, думал, треснет ей сейчас, руки дрожат, и говорит: «Я теперь знаю, кто настоящие мужчины! Есть, кого младшему брату в пример ставить! Я сегодня поняла: настоящие мужчин — это Вы! Те, кто готов ради спасения жизни других людей раз за разом отправляться под пули… Я горжусь тем, что в нашей стране есть такие люди… Ты знаешь, Вов, она мне это сказала, будто бы… за всю школу! Я в глазах песок почувствовал.
— Я тоже горжусь, что есть такие идиоты… как ты! — любовался своему остроумию Стеклов.
— Да, ну тебя… — Егор отмахнулся, перевернувшись на другой бок, от света настольной лампы.
Спать не хотелось. Егор взял дневник, и сел под свет настольной лампы. Покусывая кончик карандаша, Егор задумчиво вывел первую строчку: Заметь меня, страна… И награди…
Егор свалился с простудой, которая оккупировала его голову, как фашисты блокадный Ленинград, разрывая ее адскими болями. На борьбу с ними Егор пустил какие-то таблетки, было уже все равно для чего они, добавил алкогольную инъекцию, и зафиксировал голову в подушке. Лежал на боку, лицом к тумбочке, и не шевелился.
Угрюмый дежурный подошел тихо, и тучно склонившись над Егором, да так близко, что Егор почувствовал его дурное дыхание, доложил:
— Товарищ старший лейтенант… Чечевицына — нет…
— Чё?
— Чечевицына — нигде нет…
— Что значит — нет? — монотонно и медленно произнес Егор, словно говорил с набитым ртом.
— После ужина ушел куда-то… до сих пор — нет.
— И-щи-те! — по слогам, не оборачиваясь, пробурчало грузное тело командира.
…Проснувшись уже утром, Егор вызвал дежурного.
— Где Чечевицын? — спросил Бис.
— Не нашли, товарищ старший лейтенант… — дрожащим голосом произнес дежурный. — Вероятно, ушел…
— Куда?
— Домой…
— Куда, куда?!
— В «самоход»… — поправился дежурный.
— Да, ну! — усомнился Егор, задумавшись на некоторое время. — А-а… — отмахнулся, наконец, Бис. — Ладно… С мертвого тела спрос не большой…
— И это начало марта! — возмущался Егор, выйдя на улицу. — Погода, по утрам, какая-то мерзкая… Вроде весна, а погода никакая… Птички возвращаются, а здесь, — стрёмно… Зачем летят?
