— Нет! Но ты не путай сечку с гречкой! — Юрка, обиженный на Егора, уходил в свое «гнездо».
С тех пор, Егор и Юра, если все было спокойно, обменивались кивками головы, что теперь означало, что-то, вроде, «все в порядке»; а благополучно проведя разведку, Егор снова кивал наверх, но уже в благодарность, и они расставались.
В этот раз дорога тоже оказалась без фугасов; и благополучно вернувшись к опорному пункту Пашина, саперы и разведчики спешились на Маяковского. Собрав вокруг себя разведчиков, Егор, высказал ряд замечаний, на что необходимо обратить внимание, как в тот же момент, услышал хлопок гранатометного выстрела. А за ним — следующий…
Хлопок, произвел эффект «разорвавшейся бомбы», слизав всех стоящих перед Егором, как морской волной. За это время, Егор успел увидеть второе красно-желтое зарево в одном из окон домов по улице Первомайской, и характерный звук выстрела гранатомета… Тут же рухнул под бетонный блок, рядом с кторым стоял, задрав ногу.
Лежал, ждал разрыва, чтобы начать действовать. Зажмурив глаза, мысленно пытался просчитать окно восьмиэтажки, из которого стреляли.
— Где разрывы? Где они? — ждал Егор. — Один! Два! — Всё! Пошёл, пошёл!» — крикнул он сам себе.
Сделав несколько выстрелов, лёжа на боку, из-за блока, Егор выскочил, открыв огонь по всему левому, верхнему краю восьмиэтажки, боковым зрением Егор видел, как тоже делают остальные.
Управлять огнём — смысла не было, восторженные от дерзкого нападения, все управляли своим огнём самостоятельно, многие стреляли стоя, сея свинцовые зерна смерти. Через пятнадцать минут огненного шторма, всё самостоятельно стихло. Егор оглядел всех: все ли живы, целы.
«Вроде все… — прикинул Егор. — Довольные, какие-то… — заметил он, потому как все находились в состоянии необъяснимой радости и веселья.
Откуда-то появилась литровая бутылка «Очаковского». Самое главное, появилась вовремя, от чего все жадно и блаженно стали пить, делая по паре-тройке глотков, расплёскивали, торопливо передавая друг другу.
Рома Пашин, в одном свитере, камуфлированных брюках и тапочках на босых ногах, с автоматом, тоже оказался среди разведчиков… довольный и возбуждённый. Ванька Бондаренко, Юра Крутий, Вовка Стеклов, Егор, спешно закурили.
— Адреналин, обязательно нужно «прокурить»… — со страстью в голосе прокричал Егор, под нестройное кивание остальных, — Чтобы не мешал! — Егор жадно делал короткие затяжки, выдыхал сладковатый, жаждоутоляющий дым, с привкусом пива в морозный воздух. Смотрел как он, теплый и нервный, подхваченный мёрзлой свежестью растягивается и разрывается, становясь невидимым, исчезая в невесомости. — Хорошо, а?! — крикнул Егор снова. — Жизнь меняется… Я это чувствую! Начало марта, ёлки-палки! Зима уходит! Погода налаживается! Вон, птички возвращаются, будут здесь жить!
— Дуры, блин! — снова нервно выкрикнул Стеклов, смеясь и возбужденно хлопая по плечу безбрового Пашина:
— Жить хорошо…
— Без базара… жить — это здорово! — улыбнулся Крутий, на слова Романа.
— А мы? — подхватил Бондаренко. — Мы — будем жить вечно!
— Да-а… вечно! Вечно! Вечно! — согласился каждый.
Вернувшись из разведки, Егор решил сразу не идти в штаб, тяжелые мысли грядущего разбирательства навалились снова. Он подъехал на бронетранспортере к расположению роты и сгрузился. Махнул рукой на дежурного, спешащего доложить о том, что Чечевицын сбежал и его ищут; снял снаряжение, сдал автомат и прежде чем отправиться в штаб, сел на край кровати. Сидел обреченно, как перед казнью. В этот момент ему хотелось поддержки, и, заручившись ей от единственных, родных тряпичных стен палатки, упершись руками в колени, рывком выпрямился. Ощупал себя руками; проверил все ли на месте, нет ли чего лишнего, и спешно пошел на выход, где у порога запнулся о чьи-то армейские ботинки.
— Дежурный!
— Я, товарищ старший лейтенант…
— Какого черта, на пороге поставил ботинки? Другого места нет?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант… — невпопад произнес дежурный, не то, подтверждая отсутствие другого места для ботинок, не то, вовсе опровергая, что они стояли на пороге, — это ботинки Чечевицына. Сегодня утром нашли в хоздворе под забором…
— А… — задумчиво произнес Егор, и ничего не произнеся более, вышел прочь.
Когда Егор вошел в штаб, его сердце рухнуло в ноги. Он увидел заплаканного Чечевицына, чумазое лицо, которого сморщилось и постарело. Дурацкая гражданская одежда на нем была чужого плеча и висела на нем как на костлявом огородном пугале. Грязные белые кроссовки были ужасно стоптаны. Казалось, именно они разозлили Егора больше всего.
Когда Егор появился, солдата тут же спрятали.
Крышевский вышел из комнаты отдыха офицеров, приплясывая на ходу походкой веселого озорного мальчишки, он нес на вытянутых руках только что постиранные камуфлированные брюки и что-то негромко напевал. Вопросительно взглянув на Егора, он приветливо кивнул головой.
— Неужели, Крышевский ничего не знает? Вряд ли… Конечно, знает… просто ему сейчас все равно — он уезжает домой! И совсем это не означает «привет», это что-то, вроде — «вот так, Бис… допрыгался!»
Едва солдат увели, как привели снова, но теперь уже в сопровождении майора Хлебодарова, приехавшего на замену майору Медведь.
Хлебодаров совершенно неопасаясь, что Егор может что-то выкинуть, завел Чечевицина к оперативному дежурному. Долго и суетно примеряясь, переставлял солдата с места на место, решая, где тому стоять — что бы дежурному ни мешал и из виду не пропадал. Кружась по залу, как в танце, каждый раз сомневаясь, Хлебодаров, наконец, поставил его у пирамиды с оружием. Отстранился, и повидимому, спохватившись, что рядом оружие, по-девичьи вскрикнул, шлепнул себя ладошкой по лбу, и переставил Чечевицына на два метра влево. «Прицелившись» снова, вернулся и передвинул солдата еще на метр влево, после чего удовлетворенно вздохнул. После чего, поманив Егора пальцем, что рассеяно и недоумевая, наблюдал за действиями Хлебодарова, почему-то остерегаясь смотреть на Чечевицына, увлек его за собой.
Шагая за замполитом, Егор тихо спросил:
— И где он был?..
— Флиз нашел… С местными ехал в машине… за Терским хребтом остановили… — холодно ответил весельчак Хлебодаров.
— Куда идем?
— К комбригу… — Слава остановился на лестнице, и громким шепотом произнес, — натворил ты дел, Егор… таких дел воротил! У всех волосы дыбом! — грозно сказал Хлебодаров, и отвернулся, спускаясь вниз.
В ту же секунду, нутро Егора сжалось, в голове что-то щелкнуло, будто взорвалось, и мысли его спутались в одночасье. Нечувствуя ничего, кроме окостеневших в раз ног, Егор поплелся за замполитом следом.
Невольничий рынок на Черменском круге, кандалы, тяпка, нескончаемое поле черемши, страх перед унижением и издевательствами со стороны чеченских боевиков, граничащие разве что с нацистскими изуверствами, оказало на затравленного Черемшинского небывалое по масштабу воздействие, которого, судя по всему, штабные никак не ожидали. Запуганный чеченским пленом Чечевицын, срывающийся в голосе на плач, скулил как подраненная псина, рассказывая, какими методами старший лейтенант Бис, командир инженерно-саперной роты, достигал высоких показателей боевой выучки и воинской дисциплины. Со слов Чечевицына прояснились причины, повлекшие самовольное бегство солдата, потому что стало ясно, что ни один из бисовских методов по достижению успеха, не попадал в поле правовых
