выйдя из-за стола, опробовали…
В результате, Бертецкий, во время своего стремительного рывка сорвал растяжку, и получил множественные осколочные ранения. После чего ритуал забылся так и не став традицией, а Бертецкий вместо отправки домой, отправился в госпиталь.
С тех пор, и до сих пор, Бертецкий носил в пояснице и ягодицах девять мелких осколков, которые нет-нет, да придавали его сидению тревожность.
Теперь, по утрам саперов инструктировали и провожали до самых ворот. Подполковник Лизарев, сменивший Крышевского, после всех злоключений в саперной роте, старого не поминал и старался не помнить, выстроив свое отношение к саперам и их командиру Егору Бису, в соответствии с теми страшными результатами и задачами, что они выполняли. Как и Крышевский, он понимал их сложность и смертельную опасность, проявляя мягкость и сдержанность к тому, что позволял себе Бис и командир кинологического взвода Володя Стеклов.
Утреннее построение проходило на просторной площадке базы, между ангаром разведывательной роты, автомобильным парком и разбитыми боксами; один из которых было оборудовано под мытье котелков, после приема пищи; за ними располагалась столовая. Утро было еще тихое и морозное, порошил редкий снежок, сквозь который виднелось заволоченное, словно туманом серое небо. Строились в две шеренги, лицом к ангару разведывательной роты, сразу за которым лежала утренняя дорога.
— Становись! Смирно! Равнение, на-право! — командовал Егор, стоя перед строем саперов и разведчиков, повернулся для доклада… услыша команду «Вольно!», продублировал ее, и, не дожидаясь команды, зашагал на свое место в строю, во главу сторя.
— Егор… все люди?
— Так точно, личный состав на лицо; вооружение снаряжение в наличии. Связь — исправна, артиллерийский корректировщик — я, цели уточнены, схема целей в наличии, боеприпасов к вооружению — полтора боекомплекта. Своя задача и задачи «соседей» — ясны.
— Хорошо… А где твой бронежилет?
— Мне он не нужен!
— Не валяй дурака! Иди… одевай!
— Не пойду! Мне… он… не нужен! — оскалился Егор. Лизарев окликнул стоящего на левом фланге строя сапера:
— Фамилия?
— Рядовой Лесников… товарищ подполковник… — представился сапер.
— Лесников, старшему лейтенанту Бису… бронежилет и шлем, — приказал Лизарев и, сложив руки за спиной, напрягся, недоброжелательно вглядываясь в Егора.
Лесников, грузно и аккуратно, стараясь не растерять снаряжение, скорее поплелся, чем побежал за командирской бронезащитой.
— Егор, а где твое оружие? — вдруг, спустя полминуты, заметил Лизарев.
— Мне не нужно оружие!
— Бегом, за автоматом!
— Автомат, мне… не ну-жен!
— Бегом!
— Не пойду… — снова оскалился Егор.
Лизарев, окликнул очередного сапера…
— Товарищ подполковник, ефрейтор Касаткин… — предсавился тот.
— Касаткин, бегом за автоматом командира роты! — Касаткин бежал в палатку, откуда ему на встречу спешил Лесников с бронежилетом и шлемом.
— Товарищ полковник, перестаньте гонять моих солдат! Мне не нужен ни бронежилет, ни автомат! У меня есть радиостанция, я готов корректировать огонь группы и артиллерии… командир не должен стрелять!
— Не валяй дурака, Егор! Я знаю причину всему этому… но ты о себе подумай, в первую очередь!
— Вы не знаете причин, Юлий Афанасьевич… То, чему Вы оказались свидетелем — не причина! А думать, о солдатах нужно, а не обо мне! — бросился заботливыми словами Егор.
Егор не принял бронежилета у подбежавшего Лесникова, а отправил его к бронетранспортеру, где сапер закинул снаряжение на носовую часть БТРа. Туда же отправился и автомат, принесенный Касаткиным.
Лизарев был недоволен, но настаивать дальше не стал, не имело смысла.
— Подойдешь ко мне, после построения… — гневно приказал начальник штаба.
— Есть! — звонко и остро отреагировал Егор.
— Товарищи военнослужащие, — обратился Лизарев к строю, — не открою Америки, если скажу, что обстановка остается предельно напряженной. Практически в каждом донесении за сутки — подрывы, подрывы и подрывы… Дня не проходит, чтобы где-нибудь не подорвались саперы, разведчики или бронемашины войсковых колонн. Так, за вчерашний день, при проведении инженерной разведки путей движения войсковых колонн и колонн центроподвоза, произошло пять подрывов, погибло шесть человек, ранено — тринадцать. Один из них, на маршруте: населенный пункт Ханкала — Петропавловское, в районе Старой Сунжи…
Егор уже знал об этом подрыве, еще совчерашнего дня.
Вернувшись с разведки, он докладывал в инженерный отдел группировки о своих результатах. Тогда- то ему и сказали, что Юрка Смирнов, командир саперного взвода, с которым много раз Егор встречался в населенном пункте Петропавловское, — погиб.
«Одни и те же слова, — думал Егор, глядя сквозь Лизарева, на то строение, что стояло за его спиной, фасадом в автомобильный парк. На его оборотной стороне, выше четырех пустующих оконных проемов было выведено: «Терроризм — это болезнь. А мы, ее лечим!»
Небо было ярко синее, неестественно синее, отчего даже воздух казался подкрашенным.
«Одни и те же слова… как лекарство от жизни», — думал Егор:
…размашисто шагая по изъеденной воронками земле, к ней прикованные, шли люди. — Уже не первый раз Егор представлял эту картину. — Их выцветшие, грязно-зеленые одежды, трепал злобный уже мартовский ветер, скользящий по ледовой дороге, в противность людскому шагу. Обжигал изнуренные хмурые лица солдат, то и дело, норовил забраться за ворот, туда, где было жарко от ходьбы. Не дойдя ста пятидесяти метров до дорожного указателя «Старая Сунжа», огромным языком пламени слизало из этой жизни: командира группы разведки лейтенанта Смирнова, 1978 года рождения и сапера рядового Макарова, 1978 года рождения. Безногое тело лейтенанта не довезли до госпиталя Ханкалы, он скончался от болевого шока, от потери крови, и оттого что у санинструктора не оказалось промедола. Его обугленное тело привезли в брезентовой армейской плащ-палатке; в ней же лежала одна из оторванных ног лейтенанта, обутая в стоптанный армейский ботинок; разгрузка и автомат. Другую ногу в суматохе боя не нашли. Она так и осталась висящей в пышных голых ветвях колючего куста, недалеко от указателя «Старая Сунжа».
Когда его короткое тело сгружали с машины, нечаянно ударили головой о борт бронетранспортера, отчего всем показалось, будто бы мертвый недовольно воскликнул: «Ай!»
Солдату, с распоротым лицом, суждено было умереть мгновенно, небольшое некровоточащее отверстие красовалось на виске его красивой коротко стриженой головы. А под правой, травматически оторванной в локте рукой, на правом окровавленном боку, между пластинами бронежилета не хватало плоти…
От сухих телеграфных слов Лизарева становилось грустно, а от того, что рождалось перед глазами и много раз виделось — дико и мерзко. Никуда не хотелось идти.
В конце своей многозначительной речи Лизарев, неожиданно, смягчился и спросил:
— Кто, по каким-либо причинам, не в состоянии выполнять поставленные боевые задачи?
С минуту все молчали, казалось, никто не проронил ни единого звука.
— Все в состоянии выполнять поставленные перед ним задачи, — снова произнес Лизарев, и с незначительной, но многозначительной задержкой добавил, — со старшим лейтенантом Бисом?
