Стихотворения и поэмы

— «Нет, товарищ, другого „либо“ не будет!»
— «Вот, смотрите, собрал я.
                                                   Это их заготовка,—
шкаф учитель открыл, —
                                              пригодится в учебе!
Смотрите: вот плеть,
                                        вот это клеймо,
                                                                         вот веревка.
Шкаф фашизма,
                               отделенье наглядных пособий».
Я смотрю на учителя — вот он стоит перед нами
и в глаза нам заглядывает строже.
«Вижу, — говорю я, — вижу и понимаю!»
— «Да, понятно», — шепчет Сережа.
«Да, понятно, — говорю я. —
                                                         Простите.
Мы пойдем.
                      До своих доберемся лесами.
Мы вернемся сюда. Мы вернемся, учитель!»

Мы вернемся, свобода!
Мы выдержим этот экзамен!

Тетрадь четвертая ЭХО

Конец октября, а солнце — как в марте.
Что с Москвой?
                            Рассказывают, что немцы
кружком ее обводят на карте.
«Что же будет?» — спрашивает сердце.
«Нет!» — повторяет Сережа упрямо.
«А что, если правда?»
                                           — «Алеша, уйди ты!»
— «А что же будет тогда, Сереженька, с нами?»
— «Не знаю», — говорит он сердито.
«Ты мог бы представить: вот Эгонт ударил
тебя. А ты б поклонился, Сережа.
А попробуй произнести это:
                                                 „Барин“».
— «Барин», — пробует он и краснеет.
                                                                   «Не можешь!
А можешь представить:
                                          Эгонт важно и гордо
идет по Москве,
                            ты — слуга его — сзади.
„Шнель!“ — кричит он на тебя во всё горло,
и ты — вприпрыжку,
                                      чтоб не сердился хозяин.
Глядят на тебя сотни окон,
Тверской бульвар застывает от удивленья,
и Пушкин на площади поворачивается боком,
чтоб не видеть, как ты живешь на коленях…
Не можешь ты быть
                                       ни рабом,
                                                        ни рабовладельцем.
Наш свободный удел нам оставлен отцами.
Можешь удержаться,
                                      чтоб не крикнуть всем сердцем;
„Советский Союз!
                               Наша родина с нами!“…»
— «Нет, не буду молчать я,
                                               ты слышишь? —
крикнул Сережа так, что лес зашатало.—
Не буду!..»
                   Я схватил его за руку. «Тише!
Рядом дорога, тут же немцев немало…»
— «Я русский!»
                             — «Русский!» — повторили березы.
«Советский Союз!
                                 Ну-ка, немцы, послушай! —
крикнул Сережа
                            и стал облизывать слезы. —
Смерть фашизму!..»
Листья наземь обрушив,
                                              эхо от дерева к дереву мчится
и слова Сережины по простору разносит,
чтобы слышали небо, и поле, и птицы,
и деревья, наряженные в осень.
Потом тишина неожиданно наступила.
Пулеметное эхо заметалось по веткам.

«Мы продвигаемся к родине, милый!..»
Дождик прикрыл нас сиреневой сеткой.

Тетрадь пятая СЕЛЕЗНИХА

«Эй, мамаша!»
— «Ух, как испугали, сыночки!»
— «Мы свои, не пугайся, сами пугливы.
Посиди-ка, мамаша, вот тут, на пенечке».
— «Чьи же вы и откуда?
                                           Далёко зашли вы!
К Брянску идете?