Стихотворения и поэмы

неразрывна ты с моим поколеньем.
Родина! Ты — учитель Остужев,
вдова Селезниха на железной дороге,
жена, проводившая мужа,
мать, меня поцеловавшая на пороге.
Отечество! Ты — наш Вася бессмертный!
Ты — Сема у орудия в шлеме,
ты — Сережа, товарищ наш верный,
ты — Тамара, чистая перед всеми,
ты — Люба!
                   Мы дойдем до победы!
Всё наше счастье к тебе возвратится.
Свобода
                    за нами
                                   продвигается следом.
Сема, слышишь, мы дошли до границы!

Тетрадь восемнадцатая НА ГРАНИЦЕ

Ветер метельный ползет за рубашку.
Танк ревет, землею забрызганный ржавой.
Я, из люка поднимаясь над башней,
вижу землю иностранной державы.
Здесь затихло,
                          уже не слышно ни пули.
Вездесущая постаралась пехота.
Без остановки мы к реке повернули,
чтобы у переправ поработать.
Танки плывут по земле непролазной
мимо немцев, от дороги отжав их.
Они, заляпанные снегом и грязью,
устремились к иностранной державе.
Река заблестела впереди полукругом,
на мосту копошится кипящая масса.
Ломятся, оттесняя друг друга,
как мальчишки после уроков из класса.

«Осколочный!»
                             Я застыл над прицелом.
«Не стреляй, — останавливает Семка, —
не уйдут они.
                       И мост. будет целым.
Пригодится!» — говорит он негромко.
На той стороне поднимаются в гору
фашисты торопливого вереницей.
«Вот жалко, уйдут они», — говорю я башнёру.
«Не уйдут,
                  мы догоним фашизм за границей!»
— «Мы дальше пойдем», — заявляет Нехода.
Коля-радист подтверждает:
                                            «Не скоро до дома!»
— «Фашизм уничтожить везде —
                                                  нам диктует свобода.
Народы томятся там, ждут нас..»
— «И наши там, Сема!»

«Эх! А мы не курили с рассвета!
И не ели два дня, сказать бы начпроду!» —
смеются танкисты, вдруг вспомнив об этом,
и вдыхают весеннюю непогоду…
ГСМ [39] подвезли.
                                «Заправляйтесь, ребята!»
(«Значит, верно, в дорогу!» — подмигиваю я Семе.)
И слышу взволнованный голос комбата:
«Один — по фашистам! По уходящей колонне!»
— «Есть!» — говорю я и приникаю к прицелу.
Всё наше счастье должно возвратиться!
Выстрел вырвался облаком белым.
Взрыв заклубился,
                                    но уже за границей.

«Где взяли?» —
                         с танка спрашивает их Сема.
«На берегу, там вон, за деревнею, были.
Присели и раскуривают, как дома.
Плот связали. Ночью бы переплыли!..»
— «Правильно действуете, пехота», —
говорю я, высовываясь из люка.
«Вот этот сутулый —
                                 и вести неохота, —
сержанта он поранил, гадюка».
Автоматчики остановились у танка:
«Курить у вас не найдется, танкисты?»
И сутулый тянется к Семкиной банке.
«Тоже хочешь? К Адольфу катись ты!»
Фашист руки за спину спрятал.
Сема банку открыл, загремев нарочито.
«Вы вот этого нам удружите, ребята.
Я хочу говорить с ним.
                                      Мне его поручите».
— «Нам некуда, брось ты, не пущу
                                                            на машину…»
— «В музей бы,
                                чтоб знали,