по привычке.Потом на крыльце сидели вдвоеми удивлялись: «Весна, смотри-ка!Небо чистое, как водоем!»Тихо: ни рева, ни зова, ни крика.«Кузя, ведь это из-за менятвое мученье…» — «Наташа, что ты!С тобой мы единственная родня!Пускай подавятся, живоглоты!На всём: на пожарах, на голодах —руки греют!..Уедем, Ната?Так-то не бедствуют в городах,хлеб в городе есть, говорят ребята».— «Боюсь я!..»— «В Царицыне будем самом,двенадцать часов отработал — и дома».— «Боюсь я…»— «И книги там… Люди с умом…»Всё кружит и кружит тяжелая дрема.Сидели и слушали: нет ли гудка?Гудки мерещились, выли, звали.Пароходы издалеканаплывали и наплывали.Он глянул на солнце, резь превозмог,увидел: с краями полная чаша,в ней солнце, пуская легкий дымок,кипит и булькает, словно каша.10. ВАРЛАМОВНу что же там качается чуть заметной точкой?Течение несет, волна толкает в бок.То кажется арбузом, то бакеном, то бочкой.Кузьма плывет, устал. Гребок, еще гребок…Вот рядом, брать пора, но волны взяли сами.Он вновь подплыл — волна рванулась вскачь.Кузьма нырнул, и вот плывет перед глазамиразбухший на воде громадный калач.«Наверно, с парохода иль с пристани упал он», —решил Кузьма и тихо толкнул калач вперед.А берег далеко, чуть видно — валит валомна берег — еле видно — сбегается народ.«Калач!» — кричит Кузьма. Над Волгой эхо тает.«Плыву!..» «У-у…» — разносится вдоль вспененной реки…Калач плывет, вокруг него рыбья стая:и тощие чехони, и щуки, и мальки.Рукой Кузьма ударит — пугает, мало толку.Нырнул — увидел снизу: калач рыбешки жрут,плывут со всех сторон,заполонили Волгу,едят калач, друг дружку, его боками трут.Кричит Кузьма: «Спасайте!» И движется рывками,