— Собака! — заорал Хордан, вскакивая с места. — Ты и со мной на это отваживаешься!
— Почему бы нет? — ответил я как можно безобиднее. — Я ведь просто следую твоему примеру.
— Я прикажу, чтобы тебя привязали к быкам и разорвали!
— Это бы нанесло ущерб тебе самому, Хордан, ведь в таком случае ни Уильям Хонтерс, ни сеньор Тупидо, пославшие меня к тебе, будучи готовыми…
Я не успел больше ничего сказать. Грозный облик этого человека, умевшего властвовать своими страстями, вмиг изменился. Его лицо просияло. Он сделал пару шагов в мою сторону и взволнованно спросил:
— Сеньор, вы назвали два имени. Вы знаете этих людей?
— Да. Хонтерс направил меня к Тупидо, а тот…
— Посылает вас ко мне?
— Именно так.
— Он говорит «да» или «нет»?
— Первое. Все уже в пути.
— Ah, que alegria![131] И вас, вас мы собирались расстрелять! Того самого человека, того посланца, которого я так долго и мучительно ждал! Эй, парни, выметайтесь-ка отсюда! Живо, не то я вам ноги прострелю!
Этот приказ относился к солдатам, стоявшим вдоль стен, и они поспешно очистили комнату. Я чувствовал себя как человек, только что выигравший самый крупный приз в лотерее. Лицо же майора приняло совершенно неописуемое выражение.
— Так, солдаты ушли, — сказал Хордан. — Добро пожаловать, сеньор! Теперь здесь все свои, и вы можете передать все, что вам поручено.
Он протянул мне руку и сердечно пожал свою.
— Не будем спешить, сеньор! — возразил я. — Я ужасно оскорблен. Я прибыл оказать вам услугу, важность которой вы и сами, пожалуй, не понимаете, ведь ваши желания исполнены сверх ваших ожиданий. Но вместо приветствия и благодарности я встречаю одну лишь неприязнь. Меня едва не расстреляли! Я не стану говорить о порученном мне деле, пока не получу то удовлетворение, которою вправе требовать.
— Вы получите его, сеньор, конечно, обязательно получите. Лишь странное стечение обстоятельств виной тому, что произошла такая ошибка.
— Вина лежит на людях, а не на обстоятельствах. Меня оболгали перед сеньором генералом и перед вами. Я непременно должен попросить разрешения рассказать вам, что же случилось на самом деле.
— Вы вправе это сделать, вы обязаны это сделать, и вы это сделаете!
— Для этого мне потребуются мои товарищи. Могу ли я их позвать?
— Нет. Им не следует знать, что вы…
— В то, о чем пойдет сейчас речь, их можно посвятить. Пусть они свидетельствуют против лжеца, желавшего всем нам гибели.
— Ладно, пусть они войдут. Я разрешаю.
Я подошел к двери и открыл ее; мои товарищи вошли в комнату. Первым появился брат Иларио. Он сразу же подошел к Хордану и обратился к нему:
— Сеньор, я полагаю, что вы тот самый человек, которого здесь называют генералиссимусом. Я требую удовлетворения за то обращение, которое мы претерпели. Я не знаю ваших планов, но как им может сопутствовать Божья благодать, если ваши люди ведут себя как воры, разбойники и убийцы и не питают уважения даже к сословию, к которому я принадлежу!
Хордан строго, почти с раздражением, поглядел на него и ответил:
— Вы заводите слишком смелые речи, брат! Я слышал ваше имя и знаю, что вы мужественный человек, но все-таки не подвергайте себя слишком большому риску!
— Я ничуть не рискую, я говорю правду, сеньор. С нами обращались как с мошенниками, нас приволокли сюда связанными. Неужели это бесчинство останется неотомщенным?
— Вы же не были связаны.
— Были и оставались бы до сих пор, если бы сами не избавились от этих пут. Нас не стали повторно связывать лишь из страха перед револьверами нашего друга.
— Я все расследую, но попрошу вас умерить свой тон. Я уважаю мужество, но не люблю, когда его пробуют обратить против меня. Вы ли правы, или прав майор Кадера, в обоих случаях я категорически порицаю сцены, которые считаются недопустимыми. Посреди моей главной штаб-квартиры, обнесенной мощными стенами, окруженной многими сотнями солдат, один-единственный человек, к тому же иностранец, отваживается оказывать нам сопротивление и угрожает смертью высшим офицерским чинам!
— Ему пришлось поступить так, ибо его без всяких на то прав готовились расстрелять!
— Пусть даже право было на его стороне, вам придется согласиться, что он проявил прямо-таки неслыханную дерзость. Не будь эта история рассказана мне свидетелями, которым я полностью доверяю, то я бы утверждал, что подобных смельчаков вообще не бывает. На Рио-Негро этот человек берет в плен офицера, которого сопровождают более полусотни вооруженных людей, затем отнимает у него оружие, ломает саблю и, наконец, на берегу Уругвая снова похищает его, окруженного толпой солдат, причем не только его самого, но еще и четырех пленников, привязанных к деревьям! Его ловят и связанным доставляют сюда, и здесь, вместо того чтобы потерять самообладание в предчувствии неминуемой смерти, он одним ударом сбивает с ног майора и с оружием в руках диктует начальству условия капитуляции. Это — неслыханный позор, который нам вообще не удастся смыть с себя.
— Сеньор, — сказал я, — вы хотите упрекнуть Уильяма Хонтерса за то, что он поручил столь важное для вас дело человеку, на которого вполне может положиться?
— Нет, скорее, мне надо воздать ему за это хвалу. Но все-таки вы должны признать, что с вашей картой любой другой давно перестал бы играть!
— И все же я приберег ее, ведь она единственная, оставшаяся у меня, и мне не хотелось сдаваться, не попытавшись ее разыграть. Что вы хотите, сеньор! Утопающий хватается за соломинку, которая, как он надеется, вытащит его из воды; больше ему надеяться не на что. Да и зачем ему отказываться от соломинки только потому, что та наверняка оборвется? Не сделай он это, он был бы невероятным глупцом! Я схватил ее, и она не разорвалась. К счастью.
— Ну а если мы снова столкнем вас в воду?
— Но вы так не поступите!
— Вы говорите слишком уверенным, даже самоуверенным тоном! А что, если вы ошибаетесь?
— Моя ошибка обернулась бы для вас огромным ущербом. Если я буду убит, с кем вы заключите ту самую сделку?
— С вами, конечно, но до того.
С этими словами он выжидательно посмотрел на меня. Ему было любопытно, что я отвечу на это, ведь от моего ответа зависело сейчас все. Казалось, что с той минуты, как я выдал себя за долгожданного курьера, мне нечего было уже опасаться. Но я вовсе не собирался доверять этому человеку. Молва гласила, что он велел расправиться с собственным отчимом. Человек, приказывающий убить своего ближайшего родственника, способен легко нарушить слово и казнить иностранца, когда тот станет ему не нужен. Мне следовало убедить его отказаться от подобных планов. Поэтому я ответил:
— Сеньор, вы заблуждаетесь во мне так же, как ваши офицеры и солдаты, все они недооценивали меня. Вы не сможете сбросить дружескую личину после завершения нашей сделки, ведь я ничего не сообщу вам, пока не заручусь вашим честным словом, гарантирующим нам безопасность.
— Ну а если я не сдержу свое слово?
— Тогда вы навсегда утратите всеобщее доверие, что никоим образом не отвечает, как я полагаю, вашим нынешним интересам. Впрочем, я бы с самого начала не стал противостоять опасности, которая мне не по силам.
Он наморщил лоб, презрительно махнул рукой и сказал:
— Значит, вы считаете, что вам по силам противостоять моим людям и даже мне? Такого мне еще никто не отваживался говорить!
