ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
— Все тотъ же вы?
— Зач?мъ м?няться мн?!
Владиміру Петровичу Ашанину уже перевалило за пятьдесятъ л?тъ, но 'безлошадное крыло времени', какъ говорилось встарь, коснулось лишь словно pro forma этого 'баловня природы' съ той поры когда мы впервые познакомились съ нимъ, благосклонный читатель мой. Въ пор?д?вшей довольно зам?тно шапк? его волосъ начинали кое-гд? проглядывать серебряныя нити, но волосы эти все такъ же живописно кудрявились вокругъ смуглаго, все еще св?жаго чела и большіе черные глаза гор?ли все т?мъ же юношески пылкимъ, соблазняющимъ женщинъ огнемъ, какъ въ т? давно минувшіе годы когда въ полупрозрачной тьм? майскихъ ночей поджидалъ онъ Ольгу Акулину въ аллеяхъ Сицкаго. 'Обломокъ старыхъ покол?ній', онъ оставался неизм?нно в?ренъ традиціямъ своего былаго донъ-жуанства и, вопреки всякимъ 'новымъ в?яніямъ', пл?нялъ теперь демократокъ-дочекъ все т?ми же вкрадчиво дерзкими пріемами обольщенія какими въ оны дни завоевывалъ сердца маменекъ 'барынь'. Въ св?тъ онъ давно пересталъ ?здить, да и какой же теперь 'св?тъ' въ Москв?? А въ посл?днее время вс? часы остававшіеся у него свободными отъ занятій по театру проводилъ въ Стр?льн? за Тверскою заставой, или въ одномъ скромномъ домик? на Патріаршихъ прудахъ: очень ужь полюбилъ Владиміръ Петровичъ цыганское п?ніе за этотъ годъ…
Мы застаемъ его въ настоящую минуту у себя дома, въ его изящно убранной, холостой квартир? въ м?стности сос?дней съ Большою Дмитровкой. Десять часовъ только-что пробило въ его кабинет?, отд?лявшемся отъ спальни большою ковровою занав?сью. За нею, въ спальн?, происходитъ обычное зд?сь утреннее священнод?йствіе. Дюжій русскій парикмахеръ ?едоръ, переименовавшій себя 'для репутаціи' во французскаго 'Theophile, coiffeur', наводитъ красоту за своего кліента: бр?етъ ему подбородокъ, подвиваетъ усы а выливаетъ на его расчесанную волосокъ къ волоску голову ц?лый флаконъ eau athenienne… Но вотъ онъ кончилъ. Старый красавецъ, оглянувъ себя въ посл?дній разъ въ широкое туалетное зеркало у котораго сид?лъ, скинулъ съ плечь пудермантель и, отпустивъ 'Теофиля', направился въ уголъ къ вис?вшей тамъ большой икон? Спасителя, предъ которою теплилась неугасимая лампада, и сталъ благогов?йно на молитву, обернувшись спиной къ ув?нчанной гроздіями гологрудой вакханк?, гляд?вшей пьяными глазами съ противоположной ст?ны… Тотъ же двойственный характеръ набожности и гр?ховности носило а все остальное зд?сь: за стол? предъ зеркаломъ, между ц?лою массой англійскихъ щетокъ, черепаховыхъ гребней, ногтяныхъ пилокъ и всякихъ иныхъ принадлежностей тщательнаго туалета, гранатовыя четки лежали рядомъ съ маленькимъ бл?дно-розовымъ башмачкомъ, очевидно скинутымъ 'на память' съ ножки молоденькой балерины; перламутровые крестики изъ Іерусалима, финифтяные образки отъ кіевскихъ святынь вис?ли надъ кроватью покрытой жемчужнаго цв?та атласнымъ од?яломъ, расшитымъ по краямъ гирляндой розъ изъ справа и съ огромнымъ вензелемъ влад?льца его по средин?, работа и подарокъ влюбленной мастерицы рукод?лья. Запахъ лампаднаго масла пробивалъ сквозь своеобразный букетъ только-что откупоренной большой стклянка духовъ, содержавшей въ себ? какую-то см?сь иланъ-иланга, ландыша и вервены, которую Ашанинъ приготовлялъ самъ по изобр?тенному имъ особому рецепту… Во всемъ этомъ было что-то невольно говорившее о типахъ кавалеровъ давно исчезнувшихъ временъ когда религіозный энтузіазмъ и земныя страсти переплетались органически въ какое-то одно, цв?тистое ц?лое. Недаромъ прозывалъ Ашанина 'un raffinй [47] du temps de la Saint- Barthelemy петербургскій пріятель его, князь Щенятевъ, большой зубоскалъ, острословъ и неудачникъ…
Въ кабинет? ждали хозяина похолод?вшій уже стаканъ чая и актеръ Ростиславщевъ, с?довласый и добродушный мудрецъ, за потерей голоса перешедшій безъ мал?йшаго неудовольствія съ амплуа перваго тенора московской оперы за роли податчика писемъ и гостя въ трупп? Малаго Театра, совершенно довольный пятью рублями разовыхъ которые получалъ за выходъ, благодаря особому предстательству за него Ашанина. Онъ, въ изъявленіе благодарности и преданности Владиміру Петровичу, являлся къ нему аккуратно каждый день въ десять часовъ утра, присаживался къ круглому столу за которымъ тотъ отпивалъ свой чай изъ стакана медленными глотками, дымя въ интервалахъ изъ п?нковой трубки, изображавшей нагую сирену съ рыбьимъ хвостомъ; вынималъ изъ стоявшаго тутъ же футляра затасканныя отъ частаго употребленія карты и принимался за пасьянсъ, за которымъ хозяинъ въ свою очередь сл?дилъ зоркими глазами. Разговоры между ними были коротки и относилась исключительно къ ихъ домашнимъ, театральнымъ д?ламъ. Съ первымъ ударомъ одиннадцати часовъ Ростиславцевъ также аккуратно вставалъ, раскланивался и отправлялся на репетицію. Не видя у себя утромъ за пасьянсомъ Ростиславцева Ашанинъ по всей в?роятности удивился бы въ такой же м?р? какъ еслибъ ему сказали что воры прошедшею ночью похитили Царь-пушку изъ Кремля.
— Здравствуйте, Петръ Михайловичъ, говорилъ онъ, выходя, омовенный т?лесно и духовно изъ спальни и садясь на свое плетеное кресло у стола;- что новаго?
— Три декораціи разр?шено написать для новаго балета, отв?тилъ тотъ, укладывая червонную даму на трефоваго короля.
— Вы почемъ знаете? быстро спросилъ Ашанинъ;- у насъ офиціально ничего н?тъ изъ Петербурга.
— Шрамъ, декораторъ, письмо получилъ, встр?тилъ его сейчасъ идучи сюда; самъ хот?лъ къ вамъ быть съ этимъ, пріятель у него тамъ въ контор? есть: вм?сто семи, пишетъ, декорацій, на какія просятъ у васъ въ Москв? разр?шенія, баронъ согласенъ на три, а представленную см?ту въ десять тысячъ изволилъ сократить на дв? съ половиной.
— Я зналъ это, съ какою-то словно торжествующею улыбкой проговорилъ на это Ашанинъ.
Ростиславцевъ поднялъ за него съ изумленіемъ глаза:
— Какъ такъ, в?дь вы, говорите, ничего офиціально не получали?
— Я и не офиціально… Варвара А?анасьевна открыла, примолвилъ какъ бы таинственно старый красавецъ.
— Гадалка? въ самомъ д?л?? давно это?.
И отставной теноръ, см?шавъ карты не вышедшаго пасьянса, принялся торопливо тасовать ихъ, не отрываясь взглядомъ отъ своего собес?дника, откровеніе котораго видимо заинтересовало его.
— Вчера за?зжалъ къ ней предъ театромъ… Есть тутъ одно обстоятельство безпокоющее меня, примолвилъ слегка морщась Ашанинъ.
— Насчетъ Зильбермана? участливо спросилъ Ростиславцевъ.
Тотъ махнулъ рукой:
— Я немъ и думать забылъ! Коли отсрочить не хочетъ, пусть подаетъ ко взысканію… Пусть вс? они подаютъ! Рано ли, поздно ли, одинъ конецъ — опишутъ… Н?тъ, я о другомъ…
Ростиславцевъ качнулъ головой: знаю-молъ о чемъ.
— Такъ что жь вамъ Варвара-то А?анасьевна напророчила?
— Я вамъ говорю, просто удивительно что за даръ прозр?нія у этой женщины! Глядитъ въ гущу — она за кофейной гущ? гадаетъ — будто въ зеркал? все такъ и проходитъ предъ ней… 'У васъ, говоритъ, много теперь заботъ всякихъ и безпокойства, только вы запрасно не тревожьтесь, потому все это должно къ вашему удовольствію кончиться. Перво-наперво, говоритъ, женщина тутъ одна, съ которою вы въ близости состоите, брюнетка, д?вица она или изъ актерокъ, не знаю, а только не изъ вашего дворянскаго сословія показываетъ… И молодая она, изъ себя красивая и большую къ вамъ преданность им?етъ.' 'Сколько
