— Ну конечно, само собою! закивалъ утвердительно Посп?ловъ, очень обрадовавшись этому подбору историческихъ фактовъ, о которыхъ никогда не приходилось ему слышать въ 'революціонныхъ дебатахъ' его партіи.
— При этомъ, къ сожал?нію, т?мъ живымъ бы пропов?дническимъ тономъ говорилъ графъ Тхоржинскій, — развивается почти всегда не въ м?ру фанатизмъ идеи, доходящій до попранія всего, что до т?хъ поръ почиталось людьми святымъ, и заставляющій иногда лицъ самыхъ благородныхъ, самыхъ великодушныхъ по природ? приб?гать къ средствамъ, не только не гуманнымъ, но и нер?дко совс?мъ безчелов?чнымъ.
— Средства эти вызываются крайнею необходимостью, возразилъ молодой челов?къ, — и винить въ нихъ сл?дуетъ не т?хъ, кто принуждены ими пользоваться, а тотъ порядокъ вещей, который заставляетъ приб?гать къ нимъ.
Красивый старецъ загадочно усм?хнулся на эту фантастическую аргументацію:
— Конечно, протянулъ онъ, но для меня остается еще весьма сомнительнымъ… Не знаю, какъ для васъ, — и онъ пытливо вскинулъ глаза на Посп?лова:- назр?лъ-ли протестъ противъ существующаго въ Россіи порядка настолько, чтобы въ этомъ факт?, съ котораго начали мы нашъ разговоръ (онъ кивнулъ подбородкомъ на листокъ газеты, оставленный Пужбольскимъ на стол?), можно было д?йствительно вид?ть д?ло народной, или, в?рн?е выражаясь, общественной Немезиды…
Эмигрантъ не далъ ему договорить:
— Оправданіе В?ры Засуличъ судомъ присяжныхъ, горячо вскликнулъ онъ, — доказало, кажется, достаточно ясно, какъ относится русское общество къ людямъ, жертвующимъ собою для освобожденія его отъ деспотизма автократіи, а сл?довательно и чего оно само желаетъ.
Графъ Тхоржинскій утвердительно кивнулъ:
— Такъ было понято и въ Европ? — нев?роятное, надо сказать, по тамошнимъ понятіямъ — оправданіе этой русской Charlotte Corday, какъ назвалъ ее, кажется, Рошфоръ; но при этомъ однако…
Посп?ловъ перебилъ его еще разъ:
— Высшіе сановники правительства публично, изо вс?хъ силъ апплодировали вм?ст? съ прочими, когда присяжные вынесли свой приговоръ; чего вамъ еще больше!
— Знаю, какимъ-то ехиднымъ см?хомъ засм?ялся Тхоржинскій, — царедворцы Людовика XVI тоже апплодировали первымъ революціоннымъ р?чамъ въ Jeu de paume… Вы знаете латинское изр?ченіе: Quem vult perdere dementat, т?хъ Богъ осл?пляетъ, кого хочетъ погубить; въ исторіи опять найдемъ мы не мало такихъ прим?ровъ: правительства стремятся быть либеральн?е, ч?мъ этого желаютъ сами ихъ народы, и этимъ готовятъ себ? пропасть… Не то-ли, быть можетъ, происходитъ теперь и въ Россіи, — я не знаю (онъ приподнялъ плечи и еще разъ вопросительно взглянулъ на молодаго челов?ка)… Въ Петербург?, д?йствительно, и общество, и правительственныя сферы настроены, повидимому, весьма либерально; но въ Москв? — она в?дь до сихъ поръ почитается сердцемъ Россіи, подчеркнулъ насм?шливо графъ, — въ ея печати высказывается, кажется, противъ этого весьма сильная оппозиція?…
Посп?ловъ гн?внымъ движеніемъ швырнулъ на площадь окурокъ своей папироски.
— Какой же порядочный челов?къ обращаетъ вниманіе на то, что говоритъ и печатаетъ это московское мракоб?сіе!…
Польскій графъ какъ бы недов?рчиво повелъ плечомъ.
— Они однако опираются на сочувствіе массъ… не интеллигентныхъ массъ, конечно, прибавилъ онъ какъ бы въ ут?шеніе своего слушателя.
— У насъ эти массы — дубье, безыдейная толпа, не знающая, чего ей нужно и куда ей переть своею тупою головой! отозвался желчно молодой челов?къ съ какимъ-то, казалось, особеннымъ, личнымъ раздраженіемъ противъ этой 'безыдейной толпы.'
— А-а! протянулъ словно удивленно тотъ, — но, сколько мн? изв?стно, интеллигентная молодежь въ Россіи въ своихъ освободительныхъ попыткахъ им?ла до сихъ поръ въ виду исключительно эти массы и ихъ экономическое благополучіе, другими словами, переворотъ на началахъ соціализма. Разв? это перем?нилось въ посл?днее время, и движеніе, протянулъ онъ, — задалось другими ц?лями?
Этотъ прямой, категорически поставленный ему вопросъ смутилъ въ первую минуту нашего эмигранта. Онъ не желалъ, — да и 'не могъ бы' въ сущности, уколола его пронесшаяся при этомъ у него мысль, — отв?чать на него положительно.
— Я этого не знаю! вырвалось у него досадливо.
Графъ Тхоржинскій прищурился, сбросилъ ногтемъ мизинца пепелъ своей сигары и, набравшись дыму, пустилъ его вверхъ тонкою струей…
— Вы были въ В?н?? уронилъ онъ л?ниво, съ видомъ челов?ка, спрашивающаго о чемъ-то первомъ попавшемся, чтобы спросить что-нибудь, и нисколько не интересующагося им?ющимъ посл?довать отв?томъ.
Но эмигрантъ какъ-то мгновенно почуялъ, что вопросъ им?лъ значеніе и ц?ль.
— Бывалъ, неопред?ленно отв?тилъ онъ, зорко сл?дя за выраженіемъ лица своего собес?дника.
Но лицо это ровно ничего не говорило ему: оно куда-то гляд?ло вверхъ по направленію церкви Святаго Марка…
— Давно? услышалъ онъ новый вопросъ.
— Н-н?тъ, не очень…
— Не знаете-ли вы тамъ, спросилъ чрезъ мигъ все т?мъ же л?нивымъ тономъ графъ, — одного молодаго челов?ка… по фамиліи (онъ какъ будто старался ее припомнить)… Зюдервейнъ, кажется?
— Арончикъ… чуть не вырвалось у того, — Ааронъ Зюдервейнъ? спросилъ онъ громко.
— Его зовутъ 'Ааронъ?' Я не зналъ… Онъ д?йствительно по типу Еврей, но совершенно Русскій по языку, показалось мн?… и по способности увлекаться, добавилъ красивый старецъ съ улыбкой.
— Я тамъ тоже Квицинскаго знаю, проговорилъ вдругъ см?ло Посп?ловъ, какимъ-то внезапнымъ, внутреннимъ откровеніемъ почуявшій вдругъ опять и готовый теперь побожиться въ томъ, что говорившій съ нимъ зналъ 'всю подноготную' не только объ 'Арончик?' и Квицинскомъ (носившемъ въ партіи кличку 'Полячка'), но и о немъ самомъ, Посп?лов?, и о такихъ лицахъ, принадлежащихъ къ партіи, о которыхъ самъ Посп?ловъ до сихъ поръ не им?лъ понятія.
— Квицинскаго, равнодушнымъ тономъ повторялъ между т?мъ графъ, — н?тъ, я не знаю такого ('ты врешь, нав?рное врешь!' пронеслось тутъ же въ голов? эмигранта)… А съ господиномъ Зюдервейномъ им?лъ удовольствіе встр?титься у одного моего в?нскаго знакомаго: онъ показался мн? очень способнымъ… хотя и съ слишкомъ горячею головой… Это вообще недостатокъ, сколько я могъ зам?тить, нын?шняго молодаго покол?нія.
— Вы находите? пробормоталъ Посп?ловъ, не отрываясь отъ него любопытствующимъ и н?сколько тревожнымъ взглядомъ.
Графъ Тхоржинскій принялся см?яться какимъ-то тихимъ и чрезвычайно благодушнымъ см?хомъ.
— Я питаю н?которую слабость къ молодежи, признаюсь вамъ. Челов?къ я одинокій, старый, давно простился съ волненіями св?та и, 'забывъ его, забытый и имъ', по выраженію Горація, — oblitusque eorum, obliviscendus et illis, проскандировалъ онъ даже съ видимымъ самоуслажденіемъ, — живу себ? въ сторон?, ни во что не вм?шиваясь и сл?дя издали за т?мъ, что происходитъ въ мір?, въ род? стараго моряка, знаете, давно отказавшагося отъ плаваній, но котораго все тянетъ на берегъ гляд?ть на эволюціи проходящихъ мимо кораблей. Изъ любопытства живу, можно сказать, — время теперь такое интересное… Das alte sturzt, какъ сказалъ Шиллеръ,
и вотъ эта именно молодая жизнь, поб?дно проростающая сквозь разваливающееся старое, им?етъ для меня, старика, неотразимую притягательность. Я предпочитаю общество молодежи всякому другому… и даже, скажу съ гордостью, им?лъ случай зам?тить, что не всегда наскучаю ей моимъ… И знаете, что я вамъ
