манію превратиться можетъ… а тутъ и до гр?ха не далеко… Такъ вы ужь поосторожн?е съ нимъ какъ- нибудь!…
— Ахъ, бол?зненно вырвалось у д?вушки въ отв?тъ, — знаю я все это, знаю!… Сердце переворачивается у меня отъ жалости въ нему… А съ т?мъ вм?ст? такое зло иногда на него беретъ!… Я справиться съ собой не могу. Сейчасъ бы, кажется, отдала всю себя за него на растерзаніе, а иной разъ сама готова, рада колоть его и мучить… Онъ добръ, да, мягокъ какъ ребенокъ, но въ сущности глубокій эгоистъ. Онъ въ сущности всю жизнь прожилъ «бариномъ», то-есть ни о комъ не заботясь и ни о чемъ серьезно не думая.
— Такой ужъ в?къ ихъ былъ, барышня, ничего съ этимъ не под?лаешь, зам?тилъ примирительно докторъ.
Но она, не слушая его, продолжала съ возрастающею горячностью:
— Онъ жалуется на насъ, на брата… А какъ воспиталъ онъ насъ?… Матери мы лишились рано; онъ сдалъ насъ на руки глупой старой Француженк?, бывшей своей… любезной, которая весь день спала, или румянилась и ходила жаловаться ему на нашу непочтительность, а онъ при насъ. же изд?вался надъ ней и называлъ «vieille ramollie»… Учились мы, Богъ знаетъ, какъ и чему. Пока были деньги, нанимали намъ учителей всякихъ наукъ, нужныхъ и ненужныхъ, потомъ и совс?мъ никакихъ; сами мы ужь съ сестрой, вздумали въ гимназію… Съ братомъ тоже: онъ былъ очень способенъ, но не усидчивъ, пылокъ, перебывалъ во всевозможныхъ заведеніяхъ, нигд? не упрочился, безц?льно ходилъ вольнослушателемъ въ университетъ. Отецъ относился въ этому съ полнымъ равнодушіемъ… Если, какъ говоритъ онъ теперь, сынъ его «плюетъ на все то, ч?мъ жили и чему в?ровали отцы», и отдаетъ свою жизнь на… на другія ц?ли, какъ бы черезъ силу выговорила д?вушка, и черная т?нь проб?жала по ея лицу, — то кто же виноватъ въ этомъ? Что пос?ешь, то и пожнешь, не даромъ сказано…
«Д?йствительно», молвилъ про себя Николай Ивановичъ ?ирсовъ: «безобразіе с?яло, безобразіе и взросло, только съ другаго конца, а какое лучше — ужь право не знаю»!..
— Скажите, спросилъ онъ громко своимъ добродушно-грубоватымъ тономъ:- давно сталъ онъ зашибать?
— Еще въ Москв?, отв?тила она съ глубокимъ вздохомъ, — вотъ когда начался этотъ его разгромъ… Случилось это какъ-то вдругъ разомъ… Им?нія наши, домъ въ Денежномъ переулк?, посл?дній стаканъ въ этомъ дом?,- все было продано. Мы пере?хали во флигелекъ дома тетки, сестры его, графини Лахницкой, на Остоженк?. Сестру Тоню она вызвала жить въ себ? въ Петербургъ, а мы тутъ, братъ Володя и я, провели съ нимъ полтора года въ четырехъ маленькихъ комнатахъ. Вотъ тутъ онъ съ отчаянія, полагаю, и отъ скуки… Въ Англійскій клубъ онъ пересталъ ?здить: онъ не им?лъ духа являться «нищимъ», какъ говорилъ онъ, предъ людьми, знававшими его въ другомъ положеніи, никого не хот?лъ вид?ть, не принималъ, — и ц?лые дни не выходилъ изъ комнаты… Началось съ того, что онъ все больше и больше рому сталъ подливать въ чай свой вечеромъ… Я ему какъ-то разъ зам?тила; онъ засм?ялся и отв?чалъ мн?, что «Англичане пьютъ каждый вечеръ, но что это не м?шаетъ имъ быть владыками Океана». Но посл? этого онъ сталъ скрывать отъ насъ, пряталъ бутылки въ печь, подъ кровать… Въ это время умерла тетка Лахницкая, д?ти ея продали домъ какому-то купцу, Антонина Дмитріевна вернулась изъ Петербурга, никого тамъ не заполонивъ… и мы р?шились пере?хать вс? сюда, въ единственный уголъ, принадлежащій еще намъ на этомъ св?т?… и то, съ горькою улыбкой договорила Настасья Дмитріевна, — благодаря исключительной любезности господина Сусальцева.
— Да, д?йствительно, грузно засм?ялся толстякъ, — купчина этотъ, видно, самыхъ галантерейныхъ правилъ индивидуй: не то ужь, что подноситъ, на колесахъ подвозитъ дары свои.
Онъ подмигнулъ съ явнымъ нам?реніемъ лукавства:
— Его превосходительству на пользу; а въ угожденіе чье, можете мн? сказать?
— Не въ мое, конечно!
И она какъ бы презрительно поморщилась.
— Та-акъ-съ! комически протянулъ онъ:- сестрица Антонина Дмитріевна на сей разъ заполонила?… Ну, что-жь, и прекрасное это д?ло! не дождавшись отв?та, воскликнулъ онъ чрезъ мигъ, весело потирая руки: — одно разв?, что купецъ, да по нын?шнимъ временамъ гд? же богачей дворянъ взять! На батюшкину фанаберію сестрица ваша, само собою, вниманія не обратитъ, — такъ я говорю, барышня?
— А вамъ этого очень хочется? нежданно выговорила Настасья Дмитріевна.
— Чего это? спросилъ онъ, н?сколько огорошенный.
— Чтобы сестра вышла скор?е за Сусальцева и отняла бы этимъ у васъ страхъ за Григорья Павловича Юшкова?
Толстякъ добродушно засм?ялся опять:
— А в?дь вы въ точку попали, барышня, въ самую точку! Дай Богъ сестриц? вашей въ полное свое удовольствіе лгать, въ золот? купаться, а что для Григорья Павловича она особа совс?мъ не подходящая, это точно, скажу вамъ, такъ!.. И не только не подходящая, примолвилъ онъ съ усиленнымъ выраженіемъ, — а даже опасная, можно сказать.
Ироническая, чтобы не сказать горькая, усм?шка скользнула по губамъ д?вушки:
— И, по-вашему, опасность эта для него минетъ, какъ только станетъ она женой другаго?
Онъ поднялъ разб?жавшіеся глаза на нее, но она уже вскинулась съ м?ста и торопливо пошла впередъ по тропинк?, ведшей въ глубь сада, вглядываясь прищуреннымъ взглядомъ въ каждую прогалину, открывавшуюся межъ деревьевъ.
?ирсовъ, тяжело отдуваясь, зас?менилъ за нею на своихъ коротенькихъ и пухлыхъ ножкахъ.
IV
Антонина Дмитріевна и Гриша (мы позволимъ себ? для удобства называть его старымъ, знакомымъ читателю [6] уменьшительнымъ его именемъ,) сид?ли на каменной скамь? бывшаго Храма Ут?хъ, о существованіи котораго зд?сь свид?тельствовала д?йствительно безобразная груда извести и камня, — обломки пьедестала давно к?мъ-то я куда-то увезенной статуи Венеры. Разговоръ ихъ смолкъ. Въ полускучающей, полуусталой поз?, закинувъ руку за затылокъ и прислонясь имъ къ стволу дуба, покачивавшаго надъ ними свои выр?зные листья, д?вушка недвижно и безц?льно гляд?ла вверхъ на проходящія облака, а Гриша, опустивъ слегка голову, съ ноющимъ сердцемъ и приливавшею въ голов? кровью, пожиралъ искоса взглядомъ ея соблазнительный и надменный обликъ… Въ памяти его проносилось гд?-то давно читанное имъ сказаніе о таинственныхъ нимфахъ древней Эллады, обитавшихъ въ запов?дныхъ л?сахъ, посвященныхъ Діан?; неисц?лимымъ безуміемъ карали он? дерзновеннаго, р?шавшагося проникнуть подъ ревниво хранившія ихъ отъ взора смертныхъ с?ни и узр?ть ихъ роковыя красы. «Любовь къ ней — гибель одна», говорилъ себ? молодой челов?къ, «но отчего же неотразимо такъ влечется въ ней чувство?»… И онъ вздрагивалъ подъ впечатл?ніемъ какого-то мгновеннаго суев?рнаго ужаса…
— А вотъ и Менторъ вашъ идетъ за вами, а съ нимъ и ваша жертва, услышалъ онъ, какъ сквозь сонъ, ея металлическій, насм?шливый и невозмутимый голосъ.
Онъ быстро поднялъ глаза и невольно покрасн?лъ, увидя подходившую въ нему Настасью Дмитріевну.
— Здравствуйте, Григорій Павловичъ, протягивая ему руку, проговорила она, насколько могла спокойн?е, но съ такою же невольною краской на лиц? и съ мучительнымъ сознаніемъ смущенія своего въ душ?.
Онъ, молча, съ глубокимъ поклономъ пожалъ ея холодные пальцы.
— А мы о теб? сейчасъ говорили, сказала ей сестра все т?мъ же своимъ насм?шливымъ тономъ:- Григорій Павловичъ питаетъ къ теб? большую симпатію.
Брови Настасьи Дмитріевны судорожно сжались:
— Я твоихъ шутокъ не прошу! отр?зала она.
— Н?тъ, право! Спроси его самого.
Выразительные глаза д?вушки вскинулись на мигъ на Гришу, полные тревожнаго ожиданія, и тутъ же
