население почти не имеет и бережёт на крайний случай, для защиты от разбойников-курдов, и не станет тратить этот дорогой припас на поганую скотину, которую мусульмане не только не едят, но и считают грехом даже до неё дотронуться. Те же проводники сообщили нам, что кроме диких свиней, леса полны медведей, оленей, коз и в особенности волков, которые очень беспокоят население, истребляя скот, почему местные люди будут довольны и благодарны нам, если мы поубавим в их горах всю эту чересчур расплодившуюся животину. Особенно турки были сердиты на свиней, которые за последнее время обнаглели сверх меры и, не довольствуясь полями, каждую ночь, не стесняясь собак, лезут даже в деревенские огороды.
Все эти сведения, которыми поделился с нами проводник, были как нельзя более приятны, и на первой же ночёвке после перевала мы составили нечто вроде военного совета, дабы выработать план охотничьей экспедиции. Как представитель местной власти, я должен был взять на себя всю распорядительную часть охоты и в первую голову для этого мобилизовать в ближайшем селении необходимых для оклада загонщиков. Вызванные в тот же вечер «мухтары» двух ближайших деревень взялись к утру доставить к нам всех свободных мальчишек, которым было обещано за день работы по пяти копеек, цена на местный масштаб неслыханная. Рассыпать всю эту турецкую молодёжь в цепь и руководить ею во время облав должен был по жребию один из офицеров с десятком солдат помощников. Были сделаны тем же вечером и другие необходимые приготовления технического характера. Каждый из охотников приготовил себе по две обоймы разрывных пуль. Для этого с обыкновенных патронов трёхлинейной винтовки, которыми были вооружены все туркестанцы, напилком спиливалась никелевая оболочка пули на её остром конце, пока не показывался наполнявший её свинец. Такая пуля со спиленным кончиком при попадании разрывается и производит страшную рану, необходимую при охоте по крупному зверю. Недостаток такой самодельной «дум-дум» тот, что она немедленно разрывается при первом соприкосновении после выстрела с любым предметом, будь это простая ветка или даже прутик. Это обстоятельство при лесной охоте, когда часто приходится стрелять сквозь кусты и заросли, весьма неудобно, но выбора у нас не было. Тут же на этапе мы сделали пробу этим спиленным пулям, действия которых многие офицеры ещё не видели. Результаты превзошли все наши ожидания: от небольшой тыквы, служившей мишенью, по которой я стрелял, осталось буквально только мокрое пятно на стенке сарая, так её разнесла в брызги крохотная трёхлинейная пулька со спиленным концом. Спиливать надо было весьма осторожно, так как если кончик пули был спилен косо, то она получала неправильное направление при выстреле.
Наутро, едва над вершинами гор забрезжила заря, огромная толпа голосистых турецких мальчишек под предводительством мухтаров уже шумела у нас на дворе. Утренний туман ещё заволакивал подножья гор, когда мы выступили целым войском, растянувшимся на полверсты, с этапного двора. На предварительном обсуждении охоты с мухтарами и местными охотниками был выработан следующий план.
Человек двести стрелков, офицеров и солдат, должны были расположиться вдоль вершин горной цепи на яйле у опушки леса, прикрывшись кустами, на расстоянии двадцати шагов друг от друга. Все мальчишки, мухтары и около двадцати солдат-туркестанцев должны были, раскинувшись широкой цепью у подножья гор, по данному сигналу начать наступление на лес снизу вверх, делая при этом елико возможно больше шуму. В горах, как правило, зверь по тревоге обязательно идёт в гору, и таким образом всё зверьё, находившееся в лесах захваченного облавой района, должно так или иначе выйти у яйлы на цепь наших стрелков.
Поёживаясь от утренней сырости, мы через полчаса стояли перед густо заросшей лесной чащей, откуда должен был начаться подъём людей, назначенных в стрелковую цепь. Здесь же должна была развёртываться в цепь и ждать нашего сигнала вся мальчишеская армия.
Выполняя приказание начальства, турецкие селения с чисто восточной покорностью выслали в наше распоряжение всё своё подрастающее поколение, одетое в самые живописные лохмотья. Целая армия быстроглазых и черномазых ребят, вооружённых всякого рода дрекольем и пустыми жестянками от консервов, по одному слову мухтара уселись на корточки, разглядывая нас блестящими глазёнками со жгучим любопытством, но одновременно со скромностью, что так выгодно отличает детей Востока от их европейских собратьев. Среди сотен мальчиков было и несколько маленьких, закутанных с ног до головы в тряпьё, девочек, явившихся на облаву доброволицами в надежде заработать несколько копеек.
Когда вслед за проводниками мы начали подниматься по чуть видной тропинке в гору, в лесу ещё стояла ночь. Приходилось карабкаться чуть не по отвесной стене, и только кусты и деревья делали этот подъём возможным, хотя заросли и корни в то же время служили немалым препятствием. На первых же шагах оказалось, что многие из охотников впервые попали в условия горной охоты и совершенно не умели ходить по горам, так как, оступаясь и неловко задевая камни, обрушивали на головы ниже идущих целые лавины земли и камней. Пришлось всех этих новичков отправить в хвост колонны, растянувшейся по горной тропе на добрую версту. Лесная чаща, покрывавшая весь склон гор, перевитая лианами и густо заросшая кустарником и заваленная упавшими и гниющими деревьями, была местами до того густа, что небо было совершенно невидимо среди густого переплёта уходящих в небо сосен и лиственниц. Когда мы с полковником, шедшие впереди колонны, выбрались из лесной чащи на яйлу, вершины гор розовели от восходящего, но ещё не видного нам солнца.
Я развёл по «номерам» стрелков вдоль хребта, выбрав каждому какое-нибудь прикрытие и преподав несколько необходимых советов. Как люди неопытные, большинство из них стремилось выбрать место с хорошим обстрелом, не заботясь о прикрытии для самого себя, не подозревая того, что при охоте на крупного зверя охотник сам может попасть на положение дичи при неудачном ранении кабана или медведя. Когда всё было окончено и я, вытирая со лба пот, стал на своё место, едва переводя дух от усталости, было около 8 часов утра, и взошедшее солнце, разогнав утренний туман, освещало великолепную картину необъятного горного царства, видимую с яйлы с высоты птичьего полёта.
Думаю, что никто из нас, жителей равнин, теперь в немом очаровании застывших на горных вершинах Тавра, до конца дней своих не забыл этой величественной и дикой красоты. Прошло три десятка лет после этого дня, но каждую минуту его я помню до сих пор и, вероятно, буду помнить до самой смерти, настолько необыкновенная красота этого глухого и далёкого горного угла поразила моё воображение. Горные леса дикой и невыразимой красоты широко раскинулись на богатырских просторах, сбегали лестницами, толпились огромными террасами, взбирались одиночными соснами и кедрами на пики и обрывы. Выше, на вершинах, травяные степи яйлы поднимались к самым облакам.
После долгого и трудного подъёма по дебрям и скалам, переправ через потоки и водопады, лазания по карнизам и утёсам в зелёной мгле лесной чащи, здесь под яркими лучами солнца чувствуешь себя в какой-то волшебной атмосфере. Воздух необыкновенно чист и свеж, он весь пропитан благоуханием горных трав и цветов. Грудь жадно дышит им и никак не может надышаться вволю. Простой процесс дыхания здесь необыкновенное удовольствие, о котором я раньше не имел никакого представления. В этом химически чистом и душистом воздухе мне казались невозможны никакие болезни, человек должен жить здесь вдвое дольше; здоровье, которое входит в лёгкие, чувствовалось почти физически, оно наполняло всё ваше существо. Воздух точно звенел и пел, пели горы и скалы и сам синий воздух. На душе был такой мир и такое восхищение божьим созданием, что жалко было думать до слёз о том, что неминуемо придётся из этого горного рая уходить в ничтожный земной мир, далеко внизу...
Сплошные, безвыходные и бесконечные леса заполняли необъятный, терявшийся в далёкой синеватой дымке горизонт. Внизу ярко-зелёные, выше темноватые и, наконец, совсем чёрные у меня под ногами, лохматые, ощетинившиеся соснами, точно грива вокруг причудливых лугов хребта. Кишмя кишели птица и зверь в этих недоступных человеку вольных приютах. Ушастые рыси, барсы, медведи и дикие кошки жили в чащах. Внизу в болотистых ущельях «свинота» хрюкала по ночам, как в добром хлеву, а повыше по вершинам, по заоблачным травяным лугам яйлы жили стада диких коз, оленей и сайгаков.
Роскошная южная растительность заполняла ущелья до того густо, что местами человеку было буквально невозможно проложить себе путь. Лавры, кровавые цветы гранатника, орех, айва, смоковница – всё это сплошь наполняло лесную дичь ущелий, рядом с каштаном, грабом, сосной, елью и господь ещё знает, какими растениями и деревьями. Плющ и дикий виноград переплетали этот естественный сад ползучими лианами, преграждая путь человеку. И вся эта красота и богатство погибала здесь и гнила, никому неведомая и невидимая, в то время как в других странах люди принимали за красоту природы
