жалкую и тщедушную растительность, лишённую даже самой скромной доли этой роскоши.
Теснота и гуща лесов Понтийского Тавра такова, что, бродя по ним, нога не может отыскать почвы. Ступаешь не на землю, а на переплёт упругих ветвей, на сплошной ковёр перегноя и листьев, на гниющие колоды и пни. Дерево здесь не допускает человека до земли, здесь повсюду только лес, и вверху, и внизу. Случайный охотник, вроде меня с товарищами − здесь единственный и мало понимающий ценитель, единственный исследователь, посетивший эти дебри.
Опершись спиной о небольшое дерево, стоявшее на полянке у самой границы леса, круто спускавшегося вниз, я вернулся мыслями к охоте и действительности. Рядом, в качестве телохранителя, «нукера» и денщика, сопел Ибрагим, подозрительно и неуверенно посматривая в лесную чащу. «Номер» наш был как нельзя более удобным. Вправо и влево, шагах в двадцати от нас, скрытые в кустах и потому невидимые, стояли два офицера-туркестанца: адъютант полковника и поручик Чаплыгин, высокий красивый шатен из известной туркестанской фамилии. Его родственники и однофамильцы были чуть не во всех полках туркестанского корпуса, и даже его командир носил ту же фамилию. Ещё дальше, в компании с двумя вестовыми и горнистом, на сломанном дереве не без удобства сидел полковник.
Осмотрев свой турецкий карабин и оглядевшись кругом, я по старому охотничьему обычаю перекрестился и крикнул: «Готово, полковник!» В ответ из кустов оглушительно грохнул и раскатился многократным эхом по горам винтовочный выстрел, сигнал для начала облавы. Далеко внизу лес в ущелье сразу ожил и загудел множеством голосов, звонких детских криков, стуком палок по деревьям и гулкими выстрелами загонщиков. Горное эхо подхватило и понесло по горам и ущельям всю эту какофонию. Подобной музыки эти глухие, привыкшие к тишине места, вероятно, не слыхали с сотворения мира. Ошеломлённый таким неожиданным эффектом горного эха, я даже растерялся в первую минуту. Было несомненно, что перепуганное население лесов немедленно начнет ломиться к нам через лесную чащу гораздо скорее, чем это предполагалось.
И действительно, с первых же минут загона, несмотря на то, что сами загонщики были далеко внизу и в сущности почти не сдвинулись с места, лес точно ожил. Глухой шум и далёкий треск внизу я заслышал уже через минуту-другую. Это испуганная насмерть невиданным шумом «свинота» пёрла через лес, не разбирая дороги, с хрюканьем, утробными вздохами и повизгиванием. Свиные стада, привычно спавшие по сырым и тёмным ущельям, снялись с лёжек и стремились уйти как можно скорее от непонятной, надвигавшейся на них опасности через хребет, где мы стояли.
Первой вестницей потревоженного лесного царства из чащи, как лёгкая ласточка, вынеслась прямо на нас коза, самое грациозное и прекрасное создание на свете. Кругом нас словно всё ожило и заговорило от появления этой пары красивых чёрных глаз и трепетных упругих ножек. Изумительно лёгким и изящным прыжком мелькнула она между тёмными стволами и белый пушок её хвоста исчез снова в чаще.
«Тах-х-х!.. тах-х-х!..» − грянули и покатились раскатами наши два выстрела безо всякого вреда для испуганной насмерть козы. Вместо сожаления о промахе на душе стало хорошо, что я не стал убийцей этого чудесного создания.
Наши выстрелы точно дали сигнал, так как по всей линии стрелков загрохотали, повторяясь эхом по ущельям, характерные выстрелы трёхлинеек. Снова лёгкий треск снизу, и прямо на нас, высоко прыгая через кусты, закинув рогастую голову на спину, как птица, вылетел козёл. Длинный раскат выстрела – и козёл, с треском ломая кусты, упал через голову. Полетели листья, затрещали сучья, и он забился на земле в кустах, невидимый. С места сойти было нельзя − это опасно как для нас, так и для соседей. Не успел затихнуть в кустах убитый козёл, как где-то справа с нарастающим гулом и храпом, невидимо для нас пронеслось целое свиное стадо, по которому раз за разом захлопало несколько выстрелов. Видимо, свиньи свернули и пошли вдоль стрелковой цепи.
Вслед за ними из лесу посыпал всякий зверь, так как по всей цепи стрелков загремели частые, как горох, выстрелы. Постепенно выстрелы хлопали всё реже и реже и, наконец, стрельба совершенно стихла; зверь весь вышел из лесу и проскочил цепь. Снизу стали доноситься всё ближе охрипшие и потому ещё более дикие вскрики ребячьих голосов, загонщики поднимались в гору.
Загон кончился и, кроме двух коз, мы ничего не видели. Ибрагим недовольно ворчал, вероятно, думая то же самое, так как, спуская затвор на предохранитель, громко щёлкнул им на всю поляну. Я упорно вглядывался в лесную чащу под ногами, тая надежду на охотничью удачу хотя бы в последнюю минуту.
Солнце стояло над головой, нежно зеленели деревья внизу, за краем нашей лужайки лес уходил круто вниз и там, в зелёном сумраке, проступали среди горной заросли стволы деревьев. Вдруг мы оба замерли на месте... Из тёмных кустов внизу послышался такой треск и сопение, что я почувствовал настоятельную потребность оглянуться назад на дерево. Было похоже на то, что кто-то тащит, ломая лес, сквозь чащу какую-то тяжесть, кусты так и валились во все стороны. Не успел я дотронуться до затвора, как справа один за другим оглушительно грохнули два выстрела. И сейчас же из затрещавших кустов что-то взревело дурным и басистым рёвом боли и злобы. Из лесной чащи над обрывом поднялся по пояс из кустов огромный медведь и, ещё раз взревев густым болезненным басом на весь лес, опрокинулся навзничь и исчез в пропасти. Затрещал и загудел лес, гул и грохот обвала повторило эхо...
Далеко внизу, покрывая шум обвала, взвизгнул и закричал звонкий голос. Опомнившись, мы бросились к обрыву. Внизу в лесу затихал шум сорванной падением медведя лавины. Звонкий мальчишеский голос испуганно и уже радостно кричал снизу: «Аю!.. Аю!.. Аю!..»
Не разбирая дороги, прыгая с обрывов, мы бросились вниз. Срываясь с круч, хватаясь на лету за ветки и деревья и увлекая за собой лавину камней, земли и сухих листьев, мы как буря свалились прямо на головы столпившимся под скалою солдат и мальчишек. У подножья скалы, уткнувшись острой мордой в лужу крови, лежал большой чёрный медведь. Кругом с весёлыми и оживлёнными лицами толпились и делились впечатлениями охотники. Сверху продолжали лететь камни, и трещал под ногами лес: на помощь пострадавшим ломились сквозь чащу стрелки с яйлы.
К счастью, пострадавших, кроме убитого медведя, не оказалось. По счастливой случайности обрушившийся в пропасть медведь вместе с кучей сорванных им по дороге камней, ударившись о скалу, перелетел через неё уже мёртвый, описав дугу, и рухнул у её подножья. Под скалой как раз в этот момент стоял один из мальчишек загона, который таким образом избежал двойной опасности попасть в лапы раненому медведю или быть задавленным его тушей. Испуганный до смерти пронёсшейся над его головой растопыренной медвежьей тушей, он прижался к земле и заорал о помощи, которая немедленно прибыла со всех сторон.
Когда по сигналу горниста к убитому медведю собрались все стрелки и загонщики, оказалось, что охота была удачной. Кроме медведя и убитого мною козла, стрелки уложили пять диких свиней и бесполезного для них волка. Выпив и закусив «на крови», мы двинулись домой на обед. Шествие открывал полковник в сопровождении адъютанта, вестовых и горниста, за ним на длинных слегах, продетых через связанные ноги и лапы, несли трофеи охоты. Здоровенные солдаты-туркестанцы оказались никуда не годными носильщиками по горным дорогам, и вместо них за дело переноски дичи взялись мухтары. Каждого убитого зверя, как муравьи, облепили тучи мальчишек, которые со смехом и весёлыми криками помчали свои ноши под гору. Тяжёлые солдаты в своих пудовых сапогах, неся одни собственные винтовки, едва поспевали за этой босоногой и ловкой командой горных младенцев. Несмотря на сравнительно лёгкую дорогу, до этапа мы добрались только к четырём часам дня. Окончательно вымотавшиеся и едва передвигавшие ноги, мы являли довольно печальную картину по сравнению с турецкими ребятами, которые, проходив весь день по горам и принеся на своих детских плечах убитых нами скотов, не только вовсе не имели утомлённого вида, но накормленные обедом и довольные, принялись за весёлую игру и беготню по двору.
При свете костров охотники столпились живописными группами вокруг убитых зверей, разглядывая их и делясь впечатлениями. Дикие свиньи, длиннорылые с длинной щетиной на спине и высокие на ногах, не производили на солдат впечатления, так как многие туркестанцы охотились на них и дома. Зато убитый медведь привлекал всеобщее внимание. К нашему приходу на дворе был уже готов приготовленный кашеварами обед. Для офицеров был устроен походный стол из досок и бочонков на свежем воздухе. Полковник в «холостом дезабилье», т.е., попросту говоря, в одной рубашке и подштанниках, председательствовал не только по праву старшего, но и как лучше всех умевший выпить и закусить. Он оказался очень милым хозяином и собутыльником. После нескольких тостов за успехи на охоте разведённым спиртом его здоровенный бас заглушил все голоса, тучная фигура заслонила соседей, а
