Оказалось, что это были приехавшие из соседних аулов осетины по каким-то торговым делам. Разговорившись с ними, я узнал, что в окрестностях Саракамыша находится несколько осетинских аулов, выселившихся сюда после покорения Кавказа. Они, узнав, что я бывший офицер Туземной дивизии, немедленно пригласили нас с женой к себе в гости.
Аул Базат, куда мы приехали через два дня в гости, очень нам с женой понравился. Он жил своей собственной отдельной жизнью, не имевшей ничего общего ни с революцией, ни с саракамышской анархией. Это было идеальное место для отдыха от всего пережитого, так как здесь жизнь была построена на старых обычаях и адатах, таких далёких, и потому милых, от современной жизни.
Через два дня после нашей поездки в Базат под окнами лазарета ночью разыгрался целый бой между бандой солдат и караулом, охранявшим военные склады. Это происшествие окончательно толкнуло нас на решение, пока не схлынет солдатская волна с фронта и не восстановится железнодорожное сообщение с Закавказьем, переждать в Базате. Такому решению способствовало и то обстоятельство, что в Саракамыш начали прибывать с Кавказа первые отряды армянских добровольцев во главе со своим командующим Андроником, которого Временное правительство не известно за какие услуги России произвело в чин генерала. Армяне явились в Саракамыш с необыкновенной помпой и с видом заправских вояк. Обвешанные целым арсеналом кинжалов и бомб, перекрещённые пулемётными лентами по всем направлениям, они целыми днями маршировали в торжественных процессиях по улицам, заранее хвалясь разбить турок в пух и прах. На фронт, впрочем, они выступали неохотно, а он, между тем, неудержимо катился к российским границам, обнажённый и брошенный русскими солдатами. Пленные турки, жившие в Саракамыше в числе нескольких сотен человек, с прибытием армян сразу попали в трагическое положение. Армянские воины, не оказавшие большой прыти в боях на фронте, оказались весьма свирепыми в тылу, и занялись поэтому на досуге убийством пленных при всяком удобном и неудобном случае.
Буквально не проходило дня, чтобы на улицах и, в особенности, на окраинах Саракамыша не валялось несколько изуродованных турецких трупов. Сознавая свою обречённость после ухода русских войск из Саракамыша, пленные, пользуясь отсутствием надзора, стали десятками бежать из лагерей, ища спасения и убежища в мусульманских аулах. Базат являлся главным пунктом беглецов из Саракамыша, которых затем осетины ночью переправляли дальше в Турцию. Армянские добровольцы это знали и на дорогах по ночам устраивали на турок засады, почему вокруг города повсюду лежали расклёванные воронами и полузанесённые снегом жертвы армянской мести в ожидании Божьего суда...
В конце декабря мы с женой переселились окончательно из Саракамыша в Базат в дом богатого осетина Ахмета Хасанова. Аул, расположенный в речной долине, занесённый снегом и зарывшийся своими саклями наполовину в землю, был почти невидим издали и заметить это довольно большое селение зимой можно было только с самого близкого расстояния. Осетины, хотя и вели с солдатами в Саракамыше небезвыгодную коммерцию, но относились к ней с недоверием и презрением, почему в аул к себе не пускали ни под каким предлогом, для чего на окраинах селения день и ночь держали вооружённые караулы. За время войны и революции аул сильно разбогател, так как поставлял до революции в армию скот и продукты, а после переворота скупал за бесценок у проходивших с фронта полков снаряжение, обмундирование и оружие, вплоть до пулемётов и пушек включительно. В смутные дни осени и зимы 1917 года в Саракамыше можно было купить всё, что угодно, у солдат, торговавших оптом и в розницу казённым имуществом. Как говорили тогда, какой-то предприимчивый армянин даже умудрился купить у ревкома и заключить купчую крепость на огромные казармы Елисаветпольского полка, занимавшие в Саракамыше целый квартал города...
Семья Хасановых жила в обширном полуподземном доме, со множеством служб и внутренних крытых дворов и закоулков под общей плоской крышей, покрывавшей чуть не половину селения.
Кроме Ахмета и его жены с детьми, в том же доме жили его три брата, отец и два дяди с семьями. Младшему из стариков было 96 лет. Жена Ахмета по библейскому обычаю была раньше женой его двух старших уже умерших братьев, от которых она к нему перешла, так сказать, по наследству.
Несмотря на свои 30 лет, баба эта имела уже взрослую дочь. Род занятий и жизнь Хасановых были не менее сложны, чем их семейные отношения, и были чрезвычайно таинственны. Ахмет и его братья пропадали по целым суткам, возвращаясь всегда поздно ночью в сопровождении тяжело нагруженных подвод и вооружённых всадников. От нечего делать гуляя по их скотным дворам и конюшням, переполненным лошадьми и скотом, я постоянно натыкался на всё новые и новые подземные помещения, скрытые во мраке, могущие вместить целые табуны лошадей совершенно незаметно и предназначенные, по-видимому, для не совсем чистых целей, так как хозяева очень неодобрительно относились к моему любопытству. Не подлежало ни малейшему сомнению, что до войны аул Базат, расположенный у самой русско-турецкой границы, являлся одним из центров контрабанды, и в этом ремесле семья Хасановых была не последняя.
Как и среди кавказских осетин, среди базатцев было много христиан, которые теперь, ввиду приближения турок и падения русского влияния, снова вернулись к вере предков. Религия осетин и на Кавказе представляет собой такую амальгамбру язычества, христианства и ислама, что, в сущности, ни к одному из этих верований не относится.
Кормили нас с женой очень вкусно и сытно какими-то особенными слоёными пирогами с мясом и другими редкостями осетинской кухни. Впоследствии за всё это гостеприимство пришлось довольно дорого заплатить наличными. Связь с Саракамышем мы держали через неких молодых людей из военно- технической части земгусарского учреждения, стоявшего в городе. Там укрывались от военной службы несколько молодых московских купчиков и декадентских поэтов со связями. Мы к ним ездили в гости и игрывали в карты. В условиях революционного времени это была весьма приятная молодёжь, главным образом потому, что напоминала нам милое прошлое и потому, что они, как и мы с Женей, чувствовали себя чужими среди происходивших событий. Кроме нас, в Базате пережидал трудное время некий врач лезгин по происхождению, делавший среди мусульман в эти дни большие деньги практикой. Жену также несколько раз вызывали на эпидемию скарлатины в соседние аулы и татарские селения.
В середине января солдатские банды постепенно очистили Саракамыш, частью выехав по железной дороге, частью отправившись пешим порядком на Карс и Тифлис. Этим воспользовалась администрация госпиталя, которой удалось получить в своё распоряжение два вагона, чтобы эвакуировать больных в Тифлис, так как фронт подошёл уже к самому Саракамышу. Накануне нашего отъезда, когда мы уже были погружены в вагон и стояли на запасных путях, провожать нас явились приятели из Земгора, носившие собирательное имя «Андалузия», которые и обыграли нас с женой, как липку. В Тифлис мы выехали на другой день, имея в кармане сотню рублей всего капитала.
«Сумасшедший поезд», хотя и с большим запозданием, доставил нас благополучно в Тифлис почти следом за отступавшей или, вернее, бежавшей с фронта Кавказской армией. Только два дня назад из Саракамыша на Карс и Тифлис прошли последние эшелоны. Мы собственными глазами видели ещё совсем свежие следы этого шествия диких и совершенно потерявших всякий человеческий облик солдатских скопищ, всего несколько месяцев тому назад бывших стройными боевыми полками.
Огнём и мечом по линии Саракамыш – Карс двигались многотысячные таборы, оставляя на своём пути горы трупов и груды дымящихся развалин. Население Карской области – татары и армяне, защищая свою жизнь и родные селения, с боем встречали и провожали каждый воинский эшелон. Сожжённые станции, поломанные, с порванной проволокой телеграфные столбы, разбитые в щепки вагоны, трупы людей и животных повсюду среди дымящихся и обугленных развалин селений по обеим сторонам железной дороги – как нельзя более красноречиво говорили о вчерашнем дне.
Крупная железнодорожная станция Евлах представляла собой особенно яркую иллюстрацию того, что имело здесь место. На вокзале и в прилегающем к нему посёлке произошёл бой солдат друг с другом или с местным населением. От вокзала остались лишь курящиеся развалины, среди которых торчали одни трубы. Небольшая рощица у станции не только пострадала от пожара, но и была центром ожесточенного ружейного и пулемётного огня, так как обугленные стволы деревьев, как кружева, светились насквозь пулевыми отверстиями; патронов здесь не жалели. Далеко вокруг, насколько хватал глаз, виднелись сожжённые и разбитые артиллерийским огнём аулы.
Приблизительно то же, что и в Закавказье, в то же время происходило и в других прифронтовых районах России. Миллионы мужиков, бородатых и рваных, потерявших всякий воинский вид, стихийно валили с фронта домой в деревни, в степи, в родные леса и болота. В вагонах с выбитыми стёклами,
