улучшение. Как насчет тебя, Энн? Удовлетворимся пони?
Девушка тупо уставилась на Энн.
— Лично я, — продолжала Энн, — думаю, что мы должны добиваться ярко освещенного туннеля, или открытой двери, или моста над бушующими водами. Как считаешь, сестричка?
Не дождавшись ответа, Энн приказала:
— Закрыть файл и вернуть чип.
Помещение снова превратилось в смотровую комнату, и Энн положила чип на место.
— Позже повторим сеанс, мамочка. Что до остальных… кому они нужны?
— Мне, — отрезала девушка. — Они принадлежат мне тик же, как тебе. Это мои сим-сестры. Я сохраню их, пока ты не выздоровеешь.
Энн улыбнулась Бену.
— Очаровательно. Ну разве не очаровательно, Бенджамен? Мой собственный сим сочувствует мне! Что же, придется показать им, кто здесь настоящая хозяйка! Следующий файл! Стереть! Следующий! Стереть! Следующий!
Файлы гасли один за другим.
— Прекрати! — завопила девушка. — Остановите ее!
— Выбери этот файл, — бросила женщина, показывая на юную Энн. — Стереть!
Сим исчез: шляпа, мантия, тесьма и все остальное.
— Вот так! — торжествующе воскликнула Энн. — По крайней мере, теперь я слышу собственные мысли. Она действовала мне на нервы. Мне едва не стало плохо! Она и тебе действовала на нервы, дорогой?
— Да, — кивнул Бен, — мои нервы вот-вот лопнут. Ну а теперь-то мы можем спуститься вниз и поесть?
— Да, дорогой. Только сначала… стереть все файлы!
— Отмена! — одновременно с ней воскликнул Бен, но это были ее личные файлы, и никто не мог ими распоряжаться. Поэтому вся директория трижды мигнула, прежде чем исчезнуть.
— О Энни, почему ты это сделала? — ахнул он и, подойдя к шкафчику, вытащил собственные чипы. Она не могла стереть их, но кто знает, вдруг ей стукнет в голову бросить чипы в унитаз или уничтожить каким-нибудь иным способом! Он забрал и общие чипы, те самые, на которых они были засняты вместе. К ним она имела такой же доступ, как и он.
Сообразив, что он делает, Энн тихо сказала:
— Обидно, что ты мне не доверяешь.
— Как я могу доверять тебе после такого?
— После чего, дорогой?
— Неважно, — вздохнул он.
— Все равно я уже их очистила, — сообщила Энн. — Что?!
— Ну… тебя я не стерла. Я бы никогда не смогла стереть тебя. Или Бобби.
Бен наугад схватил первый попавшийся чип из общих — «Рождение Роберта Эллери Малли» — и сунул в плеер.
— Пуск! — скомандовал он, и смотровая комната превратилась в родильную палату. Его собственный сим в зеленом халате стоял рядом с кроватью. До чего же беспомощная физиономия! В руках — сверток, издающий оглушительный визг. Постель смята и усеяна пятнами крови, но пуста. Роженицы не видно.
— Ах, Энни, зачем ты…
— Знаю, Бенджамен. Мне ужасно не хотелось этого делать.
Бен швырнул их общие чипы на пол — исковерканные, они разлетелись во все стороны. Он выбежал из комнаты и помчался вниз, то и дело останавливаясь, чтобы смерить презрительным взглядом портреты на стене. Интересно, нашел ли его двойник подходящую клинику? Необходимо убрать Энни из дома сегодня же. Бобби не стоило видеть ее в таком состоянии!
И тут он припомнил чип, отнятый у Бобби, и сунул руку в карман. «Свадебный альбом».
Свет снова вспыхнул. Мысли Энн прояснились, и она вспомнила… Она и Бенджамен по-прежнему стояли перед стеной. Она сознавала, что является симом, следовательно, ее не перезапускали.
«Спасибо, Энн», — подумала она и повернулась на звук. Обеденный стол исчез прямо у нее на глазах, и подарки повисли в воздухе. Затем стол снова появился, но постепенно: ножки, столешница, лакированная поверхность и, наконец, бронзовые украшения. Потом растворились подарки, но возник тостер, деталь за деталью. Затем кофемолка, компьютер, компонент за компонентом, и, наконец, коробки, обертки, ленты и банты. Все происходило так быстро, что Энн окончательно растерялась и не успела всего уловить, однако заметила, что плоский пакет от двоюродного дедушки Карла, который ей так хотелось развернуть, содержал серебряное блюдо викторианской эпохи, идеально подходившее к ее чайному сервизу.
— Бенджамен! — воскликнула она, но его тоже не было. Что-то проявилось на дальнем конце комнаты, на том месте, где они позировали для симулакра, но это был не Бенджамен, а трехмерный силуэт манекена. На ее глазах он стал расти, слой за слоем.
— Помогите, — прошептала она, когда в комнате начало твориться нечто невообразимое. Настоящий хаос: мебель появлялась и исчезала, со стен сыпалась краска, из дивана со звоном вылезали пружины, пальма в горшке роняла листья, стебель стал уменьшаться и врастать в землю, пол исчез, открыв бездействующую электронную начинку. Манекен уже успел покрыться плотью, приобрести лицо Бенджамена и запорхать по комнате в розовой дымке, останавливаясь то тут, то там, чтобы объявить:
— Я беру ее в жены!
Что-то происходило в самой Энн, какое-то щекочущее ощущение, словно внутри расползался целый муравейник.
«Нас стерли… Вот, оказывается, как это бывает», — подумала она. Все завертелось в клубящемся мареве, и она прекратила существование, если не считать последней мысли: «Какой счастливой я выгляжу… ».
Когда Энн снова пришла в себя, оказалось, что она скорчилась на пластиковом стуле и лениво изучает руки, сжимающие свадебный букет. Вокруг царила неописуемая суматоха, но она ни на что не обращала внимания, стараясь решить загадку своей ладони. Сама не зная почему, она разжала кулак и букет упал на пол. Только тогда она вспомнила свадьбу, голограмму, осознание того, что отныне она сим. И вот она снова здесь, но теперь все разительно изменилось.
Она выпрямилась и увидела, что рядом сидит Бенджамен.
— А, вот и ты, — промямлил он, ошарашенно глядя на нее.
— Где мы?
— Сам не пойму. Что-то вроде сбора Бенджаменов. Оглянись! Она так и сделала. Они были окружены Бенджаменами, сотнями
Бенджаменов, расположенных строго в хронологическом порядке: причем ранние сидели в первых рядах. Она и Бенджамен оказались в зале, похожем на университетскую аудиторию, с наклонным полом, лабораторными столами на сцене и мониторами на стенах. В тех рядах, что были позади Энн, Бенджамены сидели с незнакомыми женщинами, поглядывавшими на нее с тщательно скрываемым любопытством.
Кто-то дернул ее за рукав. Повернувшись, Энн увидела, что это Бенджамен.
— Ты тоже это чувствуешь, верно? — спросил он. Энн снова уставилась на свои руки. Какие-то грубоватые, словно облегающие плоть перчатки. Когда она положила их на подлокотники кресла, руки не прошли сквозь пластик.
Неожиданно сидевшие впереди Бенджамены нестройным хором воскликнули:
— Понял! Я понял! Все мы симы!
Все это ужасно напоминало комнату, увешанную часами с куковавшими вразнобой кукушками. Сидевшие за Энн хохотали и одобрительно вопили. Она обернулась. Ряд от ряда Бенджамены все более старели, так что на самом верху, прислонившись к стене, словно суд присяжных, восседали девять древних Бенджаменов. В отличие от них, женщины шли группами и резко менялись через каждый ряд или два. Ближе всех к Энн сидела привлекательная брюнетка с зелеными глазами и пухлыми надутыми губками. Она, вернее, все два ряда брюнеток хмуро уставились на Энн.
Несокрушимое счастье, все это время не покидавшее ее, вдруг исчезло. Вместо этого она испытывала
