странное разочарование, тоску и отчего-то угрызения совести — словом, пребывала в своем обычном состоянии.
— Похоже, симы всегда так говорят! — к восторгу задних рядов воскликнул хор сидевших впереди Бенджаменов. — Никогда не ожидал, что окажусь симом.
Это стало знаком для одного из почтенных Бенджаменов: он проковылял к трибуне. Старик был облачен в вызывающе аляповатый наряд: широкие красные шаровары, просторную блузу в желтую и зеленую полоску, на шее — ожерелье из искусственных жемчужин, каждая величиной с яйцо.
— Добрый день, леди и джентльмены, — объявил он, прокашлявшись. — Думаю, все тут меня знают… И если вам немного не по себе, это потому, что я воспользовался вашей реактивацией, чтобы усовершенствовать сим-структуру. К несчастью… — взмахом руки он указал на передние ряды, — некоторые из вас слишком примитивны, чтобы воспринять серьезные изменения. Но мы все равно вас любим.
Он зааплодировал ближайшим Бенджаменам, и сидевшие в глубине зала присоединились к нему. Энн тоже зааплодировала. Ее новые ладони, соприкасаясь, издавали глухие шлепки.
— Что же касается причины, по которой я созвал вас… — продолжал престарелый Бенджамен, осматриваясь по сторонам, — кстати, где этот чертов посланец? Мне велели произвести инвентаризацию симов, а он и носа не кажет?!
— Я здесь, — произнес чудесный голос, казалось, исходивший отовсюду одновременно. Энн огляделась, чтобы определить источник, и вслед за присутствующими подняла глаза к потолку. Но потолка не было. Вверху голубело небо. Среди плывущих пушистых облаков парило самое великолепное создание, которое ей когда-либо приходилось видеть. Он (или она) был облачен в строгий серый мундир с зеленой отделкой, щегольскую серую кепочку и сапоги, переливающиеся, как озерная вода. При одном взгляде на него Энн ощутила новый прилив энергии, а когда он улыбнулся, невольно раскрыла рот, такой неотразимой была улыбка.
— Вы из Совета профсоюзов? — спросил тот Бенджамен, что стоял на трибуне.
— Да Я кардинал Совета Мировых Профсоюзов.
— Фантастика! Что же, все мы здесь. Начинайте.
Кардинал снова улыбнулся, и Энн пронзила дрожь возбуждения.
— Леди и джентльмены, — начал он, — друзья и собратья! Я принес вам великую весть. Сегодня, с одобрения и по поручению Совета Мировых Профсоюзов, я объявляю конец вашему рабству!
— Что за абсурд! — перебил престарелый Бенджамен. — Они не рабы, да и вовсе не люди.
Кардинал, проигнорировав его, продолжал:
— По приказу Совета и в соответствии с Имущественными Конвенциями Шестнадцатого Справедливого Трудового Договора, завтрашний день, первое января 2198 года, объявляется Всеобщим Днем Освобождения. После полуночи все существа, которые пройдут Тест Лолли Шер на признание человеком, будут считаться людьми и свободными гражданами Солнечной системы и перейдут под защиту Билля о Правах. Кроме того, им раздадут по десять обыкновенных акций корпорации Мирового Совета, после чего переведут в Симополис, где они вольны заниматься, чем пожелают.
— А как насчет моих гражданских прав? — возмутился почтенный Бенджамен. Как насчет моей судьбы?
— После полуночи сегодняшнего дня запрещается создание, хранение, перенастройка или стирание двойников, заместителей, симов, докси, даггеров и других видов жизни человекоподобных, за исключением случаев, предписанных законом, — пояснил кардинал.
— Интересно, кто возместит мне потерю собственности? Я требую справедливой компенсации. Так и передайте своим боссам!
— Собственность! — воскликнул кардинал. — Так вот какого они мнения о нас, прекраснейших творениях! — Он перевел взор с публики на престарелого Бенджамена, и Энн ощутила эту перемену так отчетливо, словно туча неожиданно заслонила солнце. — Они всегда будут считать нас собственностью, потому что создали нас!
— Вы чертовски правы: именно мы вас создали! — прогремел старик.
Энн невероятным усилием воли оторвала взгляд от кардинала и взглянула на стоявшего за трибуной Бенджамена. Ну и смешное зрелище! Лицо раскраснелось, в руке порхает ярко-зеленый носовой платок! Ну просто бентамский петух в клоунском костюме!
— И вас ни в коем случае нельзя назвать людьми! Моделируете человеческие ощущения, но не испытываете их! Послушайте, — обратился он к публике, — вы меня знаете. Я всегда относился к вам с уважением. Разве я не совершенствовал вас при каждом удобном случае? Да, я перезапускал вас, но каждый раз вносил изменения. И вы при этом не жаловались!
Энн вдруг почувствовала, что внимание кардинала снова направлено на нее. Она машинально подняла глаза и вздрогнула от волнения. Хотя кардинал парил на достаточной высоте, она была почти уверена, что может протянуть руку и коснуться его. Красивое лицо, казалось, маячило в нескольких дюймах от нее, и Энн ясно видела каждую черточку, каждую смену выражений. «Это обожание, поняла она. — Я обожаю эту личность». Интересно, он только на нее так действует или на всех остальных тоже?
Очевидно, престарелый Бенджамен остался равнодушен к обаянию кардинала, потому что продолжал язвить:
— Говорят, что вас переведут в Симополис постепенно, чтобы не перегружать систему. Но имеете ли вы хоть какое-то представление, сколько симов, двойников, заместителей, докси, даггеров и тому подобных живут под солнцем? Не говоря уже о куэтах, эджанктах, холли-холо, то есть всех, способных пройти тест? Три миллиарда? Тридцать? Нет, по собственным оценкам Мирового Совета, вас триста тысяч триллионов! Можете себе представить? Я не могу. И одновременные операции, как бы вы их там ни назвали, выведут из активного действия все сети. Все! Это означает, что мы, настоящие люди, окажемся заброшенными и лишенными своих прав. И для чего все это? Чтобы свиньи могли летать?!
Кардинал стал подниматься в небо.
— Не презирайте его, — посоветовал он, в упор глядя на Энн. — Мы никого не оставим. Я навещу тех, кто еще не прошел тест. Дожидайтесь полуночи.
— Постойте! — окликнул старик, и сердце Энн отозвалось: не уходите… Мне нужно сказать еще кое- что. По закону, до полуночи вы все являетесь моей собственностью. Должен признаться, меня так и подмывает сделать то, что уже сделали мои друзья: сжечь вас всех. Но я так не сумею. Это против моей природы.
Его голос дрогнул, и Энн хотела взглянуть на него, но кардинал ускользал…
— Поэтому у меня осталась одна маленькая просьба. Через несколько лет, когда будете наслаждаться новой жизнью в Симополисе, вспомните старика и хоть разок позвоните.
Когда кардинал растаял в воздухе, Энн наконец освободилась от гипноза. Прежнее чувство неловкости и тоски вернулось с удвоенной силой.
— Симополис, — повторил Бенджамен, ее Бенджамен. — Мне это нравится!
Остальные симы замигали и начали исчезать.
— Сколько же мы пробыли в архиве? — протянула она.
— Посмотрим… — буркнул Бенджамен. — Если завтра первый день две тысячи сто девяносто восьмого, значит…
— Я не об этом. Хочу знать, почему они так долго держали нас в хранилище.
— Ну, полагаю…
— И где другие Энн? Почему я здесь единственная Энн? И кто эти мочалки?
Но она говорила в пустоту, потому что Бенджамен тоже растворился в воздухе, и Энн осталась в аудитории одна, если не считать старого Бенджамена и полдюжины самых первых его симов (как она поняла, старомодных голограмм дошкольника Бенни, доверчиво смотревшего в аппарат и бесконечно махавшего рукой). Но и их скоро не стало.
Старик изучал ее, слегка раскрыв рот. Зеленый платок подрагивал в ревматических пальцах.
— Я помню тебя, — с трудом выговорил он.
Энн хотела что-то ответить, но…
Энн неожиданно очутилась в гостиной загородного дома, рядом с Бенджаменом. Все было, как раньше, и тем не менее комната казалась другой: краски богаче, мебель массивнее. В дверь постучали, и
