Одежда липла к коже, волосы и шерсть обвисали. Никакое солнце не могло выпарить здешней влаги, которая поднималась из болот неиссякаемым полупрозрачным маревом. Но, как часто в Андрии, она не порождала иных плодов, кроме лихорадки и гнуса. Здешние блюстители тоже превратились в кисель, и их активность также стала бесплодна. Они даже не смогли удивиться тому, как нас много – ведь как мы ни старались рассредоточиться, шествие тянулось без конца, подобно гирлянде общепитовских сосисок. Так что пропустили нас, едва обыскав: набрались имущества впереди идущих аж до скуки – скарб у всех беженцев был единообразный, специально для таких особ и приготовленный, основная часть – спиртное и колдовские травки вроде слабых наркотиков, какие ни мне, ни мункам задаром не были нужны. Что интересно – Перигор и другие сильные «слушатели мыслей» готовы были поклясться, что даже начальство застав получило относительно эмигрантов весьма расплывчатые инструкции.
– Такие, что андры побоятся проявить инициативу, – пояснили они. – Еще перед самим первым министром ответишь.
Потом мы сколько-то двигались по равнине, пока не зашли за линию горизонта, которая спрятала и заставу от нас, и нас от заставы. Можно было, наконец, распрячь фриссов и снять колеса с наших скользящих тележек. Я удивилась – почему вертолеты сюда не залетают, да, кстати, и на блокпосте я их не углядела, как ни старалась. Коваши ухмылялись:
– Боятся. Эти андры недаром трусы – уж очень быстро можно грянуться оземь с полным баком или в зыбучий песок клюнуть. Здесь в небе то же, что у инсанов по всей стране: иная скрученность мира.
Но и земля тут была непривычной: иначе как бы наш маленький караван уже на второй день неторопливого продвижения сумел оказаться перед лицом Зимних Гор?
Горы. Как мне описать их? Они стерегли равнину, серо-зеленую и дымную от испарений, подобно гигантским опрокинутым воронкам, как конусообразные башни природной цитадели с усеченным и иззубренным краем – давно остывшие вулканы, потухшие плавильные печи, жар которых затянулся серым снегом и сверкающим льдом. Пологие склоны ближних вершин, на которых и стояли те деревья, что мы видели раньше, отслоились, будто декорация, и за ними полуобнаженные скаты едва не опрокидывались в небо. Каковы могли быть перевалы в этих крутых склонах: может быть, одни дикие ущелья? Можно ли будет придерживаться речных русел, или здешние потоки скачут с уступа на уступ, как архар?
– Простите меня, но я не альпинист, даже на горного туриста не потяну, – ошарашенно пробормотала я. – Перигор, Каландар, вы что, привязываетесь к куску мяса и ждете, пока местный орел не перенесет вас в место, где самоцветами можно набить все карманы и пазухи?
Они поняли: сказка о Синдбаде-мореходе была тут в чести, только имена другие.
– Нам просто нельзя заходить в страну Белых Волков очень глубоко, – объяснил Каландар. – Они не любят пустых вторжений. Дожидаемся, когда они позволят или даже прямо позовут. Иногда они отдают нам свое колдовство по доброй воле и приносят нам прекрасные камни, ковкую землю, живую кожу или что иное. Но никогда не на обмен, вот что удивительно!
– Позовут – это в мыслях? – спросила я.
– Наподобие того. Внутри тех, кто ими выбран, возникает жажда. Может быть, и вас позвали – тогда вам просто не понадобится далеко путешествовать.
Но все-таки глупо было идти туда голыми, босыми и некормлеными. Поэтому мы отправились в гости к маленькой семье Кузнецов, которая жила на отшибе от прочих Болотников и, по-видимому, как раз и промышляла горным снаряжением. Дома ее, числом семь, были похожи на чум или типи, только попроще, без рисунков по дубленой коже, и на легком титановом, что ли, каркасе. Практической антигравитации тут, похоже, не знали, потому что не видели проку – в горах с нею мигом застрянешь. Обходились волоком: моего любимого снега тут все-таки не было, один иней на траве, но по нему и скользилось, и падалось отменно. Так что местные коваши мигом соорудили нам легкую нарту и привязали к ней меховой полог, низкую палатку из двойных шкур: вверх и вниз волосом. Пол тоже был меховой, а подстилка под него – из толстенной кожи. Вот что удивительно – швов никаких! Сооружение держалось на внутренних распорках, в собранном виде похожих на фотоштатив или зонтичные ребра.
Я спросила об авторе и источнике этой роскоши: неприятно все-таки лесному жителю пользоваться побочным результатом чужого самоедства.
– То не наше и не андрское, да и нэсин, я думаю, тоже непричастны, – ответил мункский старшина. – Снежнацкое чародейство, о котором говорил наш брат Коваши. Мы и куски такого сырья могли бы получить, чтобы делать с ними что захочется, даже слегка подращивать, только страшновато колоть его иглой. Вот они и приносят нам готовые вещи – для нас самих и для тех, кто странствует подобно вам, о почтенная женщина.
– Н-да. Будем надеяться, это вообще ни с кого одного не содрано, – ответила я. Смысл подразумевался двойной: и чужой жизни жалко, и страшновато будет повстречаться с этаким чудищем.
Еще мы получили по войлочному внутри, состеганному из промасленной ткани комбинезону совсем медвежьего вида: горный холод мог оказаться непривычен не только для меня и Бэса, совсем голокожих, но и для моего сына. Еды здешней взяли не очень много: по известному принципу «лучше пустой желудок, чем натертые плечи». Моя беспечность оправдывалась и фатализмом: суждено Волкам нас найти – найдут быстро, они у себя дома, а мы в непрошеных гостях. К тому же на любой страх не напасешься, а мои псы уж чего-ничего, да унюхают, чтобы на зуб положить. Уж Артханг-то наверняка не собирался «слушать голос травы», решая, что здесь готово быть съеденным, а что нет. Да и неуклюжий домашний Бэсик как-то враз отринул облик холеного любимца и обнаружил в себе типичную норную собаку. Я подозреваю, что этот тип ради тренировки охотился и раньше, во время пути по андрской равнине, ибо похудел он вполне таксообразно, а на марше развивал неплохую скорость.
И вот настал час. Нас не обнимали и не махали руками и платочками, просто сказали напутствие в два слова: «Ходите невредимо». Закон Триады: если тебя ведет долг – он тебя и поддержит.
Потом наши мунки свернули в свою сторону, а мы пошли в свою.
В глубине черной, сплошь завешанной коврами палатки дочь моя Серена говорит Владетелю, держа руку в обхват трепещущей Киэно, в то время как он рассеянно поглаживает своего Багира против волоса:
– Мартин Флориан переступил через пределы дозволенного и совершил то, чему нет достойного названия ни в божеском законе, ни в андрском, ни в инсанском. Только мунки, что живут на два дома, испытали на себе, как это – предавать свою кровь и плоть, да и у тех это позабылось и истребилось. Ты ведь обещал выполнить мои желания? Тогда пойди и подари кунгу андров войну, которой он так долго и прилежно добивался!
– Понять бы, – медленно говорит Владетель Эрбис. – Я предлог ему прямо в руки вложил – ради того и тебя взял до срока, и в Запретный Храм вернулся, чтобы вызвать его на бунт. Он проглотил обиду. Зачем? Только ли ради того, чтобы стать одним целым со всей своей страной и уж потом восстать против меня? Нет, я подожду. Если он так храбр, что это превозмогает и рассудок, пусть еще осмелеет – так сильно, что захочет ступить всем своим войском на мою землю.
– А ведь это случится, и вскоре, – сладко промурлыкала Киэно, – Он играет… как это говорят нечестивые андры? Да, ва-банк. «Идет ва-банк» – звучит нелитературно, потому что «ва» как раз и означает «иди».
– Так, как ты сказала, тоже выглядит некрасиво, – пальцы Серены отдернулись. – На земле нэсин у андров будет шансов куда меньше нашего. А то и вообще никаких.
– Госпожа моя, ты чью руку держишь – Владетеля или короля Марта, предателя, отступника и братоубийцы? – фыркнул Багир, и со дна его зрачков метнулись к ней две круглых рыже-зеленых молнии.
– Не ставь клеймо, не разобравшись, – степенно возразил Эрбис, – а то оно ударит в твой лоб. Мне самому горько, горше, чем ты можешь себе представить. Только мой племянник Бродяга Даниль поистине сделал то, что хотел. А Мартин – то, чего добивался. Он достоин того, чтобы шансы нашей с ним игры были выравнены и решение принял Владеющий всеми решениями.
– Вот теперь и я скажу, чья рука лежит над моими, Багир… если ты еще не понял, – Серена улыбнулась уголком рта. – Тот, кто тасует козырную масть в свою сторону, играет крапленой картой, и Справедливый заранее ополчается на него. Так, значит, твои воины войдут в Андрию, шах шахов?
– Но еще до того я объявлю своему вассалу, что пришел взыскать с него кровь родича и не склонен к
