В желании отказано, и он закрыл глаза в последней, столь привычной всем нам сцене: в кругу проблем, стоящих, как родня, ревниво озадаченная смертью. С ним остававшиеся до конца объекты его исследований: фауна ночей и тени, ждавшие черед войти в светящийся чертог его вниманья, разочарованы, рассеялись вокруг, как только был оторван он от дела, чтоб в Лондоне вернуться вновь на землю евреем важным, умершим в изгнанье. Была лишь ненависть довольна, расширяя былую практику средь темной клиентуры, что верит в исцеление убийством и в пепел обращенными садами. Они всё живы, но уже в том мире, который изменил он, глядя в прошлое без ложных сожалений, используя всего лишь память старца и искренность наивного ребенка. Умен он вовсе не был, убеждая несчастное Сегодня наизусть читать Вчера, как заданный стишок, пока вдруг не запнется на строке, где Прошлого таятся обвиненья, и не узнает вдруг, кто вынес приговор, как полноценна жизнь была и как глупа, как умиротворенно безмятежна, способная быть с Будущим на 'ты' без гардероба лишних оправданий и без набора масок прямоты или смущения от фамильярных жестов. Не удивительно, что дряхлые культуры тщеславия предвидели в ученье о нестабильности и низверженье принцев, и выгодных им комплексов расстройства. И коль он прав, то почему не стали все жить похоже? Почему, как прежде, монолитно государство, и не могут противники его объединиться? Конечно же, они взывали к Богу, он — продолжал свой путь к зловонным рвам, к Пропавшим вместе с Данте, вниз к влачащим жизнь отверженных калекам. Он показал, что зло, как нам казалось, не наказуемый поступок, а безверье, бесчестное стремленье к отрицанью, и вожделенье угнетателя. И если все атрибуты позы деспотизма, отцов запреты, коим он не верил, сквозят в его словах и поведеньи, то это мимикрия лишь того, кто долго жил среди врагов, и часто, будучи неправ, порой абсурден, казался нам уже не человеком, но целым климатом разнообразных мнений, в котором мы растим все наши жизни: он только за и против, как погода; гордыне возгордиться чуть сложнее, но все ж возможно. Желание тирана расквитаться растает в равнодушье. Он окружает нас в привычках роста, он достигает немощных в забытых богом дальних княжествах, калек ликующих, почуяв рост костей. Дитя несчастное в игрушечной вселенной, очаг, покинутый свободой, улей, сочащий мед из страха и тревог,
