Теперь он был счастлив. Оглянувшисьчерез плечо на крик,Часовые чужбины его провожали взглядом.На стропилах лечебницыплотник снимал картуз. С ним рядомНе в ногу шел кто-то, все времятвердил о том,Что саженцы принялись.Сквозь горизонт с трудомПоднимались Альпы. В то лето он был велик.Там, в Париже, враги продолжали шептать,Что старик, мол, сдает. Высоко под крышейСлепая ждет смерти, как ждут письма.Он напишет: жизнь — лучшее.Но так ли? Ну да, борьбаС бесчестьем и ложью. Бывает личто-нибудь выше?Работать на ниве, возделывать, открывать?Льстецы, шпионы, болтуны —в конце концов он былУмней их всех. С ним —только позови — пошли бы детиВ любой поход. Как дети, был лукавИ простодушен. Робок, попадая в сетиСофистики; из жалости в рукавМог спрятать истину. Умел смирять свой пыл.Он ждал победы как никто. Как Д'АламберЕе не ждал. Был враг — Паскаль.Все остальное — мелочь.Мышиная возня. Хор дохлых крыс.Но что с того,Когда берешь в расчет себя лишь одного?Дидро был стар. Он сделал свое дело.Руссо? Руссо болтун, пускает пузыри,и не в примерЕму — как ангел на часах —он не посмелЗаснуть, когда в Европе — буря.Знал: не многоОсталось жить. Он торопился,ибо всюдуКазнят и жгут и жизнь бьюткак посуду.Надежда — на стихи. И он писал,и строгоНад головою звездный хорбеззвучно пел.
А что до страданий, так в том они знали толк,Эти Старые Мастера — как бывает,когда голос и тот умолк,А у соседей едят, в окна смотрят,печально бродят;Иными словами, кроме волхвови младенца, есть кто-то вродеТех мальчишек, что пруд на коньках строгаютУ опушки. Но Мастера — эти не забывают,Что страданиям — быть, что у них черед Посещать деревни и города,реки переходить вброд,Что собакам вести их собачью жизнь и чтоДаже лошадь тирана может забыть про то.Взять 'Икара' Брейгеля:отвернувшись в последний миг,Никто ничего не увидел. Не слышал крикДаже старый пахарь. Ни плеск воды,И не было в том для него никакой беды,Ибо солнце, как прежде, сверкало —на пятках того, кто шелВ зелень моря вниз головой.
