Четвертым в команде Летена на этот раз стал Волен, низкорослый, сутулый человечек, постоянно улыбавшийся. Даже дружелюбная улыбка не красила его маленькое, словно стиснутое в кулачок лицо. Светло-голубые глаза Волена постоянно были расширены, так, что между краями радужки и веками открывался белок, и оттого казалось, что Волен то ли под кайфом, то ли маньяк в приступе мании.
За рулем снова сидел Корней. Мая не было. Алей помнил, что Май, оценив опасность, отказался участвовать в развлечениях Воронова. Подумалось, что лучше бы с ними остался расслабленный, холодный стрелок Май… От Волена темным излучением шло чувство неуюта и какой-то казенности. Ассоциации продолжались сами собой: грубо покрашенные стены, ржавчина, штукатурка, вонь, страдание, сублимированное в агрессию. Выщербленной стеной вставала безличная жестокость государственной машины. Алей только и делал, что пытался закрыться от этого, но не удавалось. Его охватывали досада и злость. Он утешал себя тем, что у всего есть плюсы и минусы, но… Стоило оттачивать интуицию и развивать сверхъестественную проницательность, чтобы в итоге остаться без кожи на ледяном ветру!.. Плюсы и минусы и побочные эффекты: мало пересечь Предел, нужно еще освоиться по ту сторону.
Алей искоса бросал взгляды на Летена; тот, отойдя в сторону, говорил по мобильнику. Воронов, конечно, ничего подобного не чувствовал, а если и чувствовал, то такие вещи его не раздражали. Несомненно, они были частью его тоннеля, его личной вселенной; но – пренебрежимо малой частью, в то время как мир Волена ими ограничивался.
Устав бороться с собственным обостренным восприятием, Алей решил пойти от противного. Он зафиксировал свои ощущения от присутствия Волена и превратил их в стартовое звено поисковой цепочки.
Он даже не успел удивиться тому, каким стремительным и легким стал его поиск. Ответ едва ли не опережал вопрос.
…Волен сидел в машине Летена на переднем сиденье, рядом с Корнеем. Он не мог никому мешать, но все равно сжимался, стараясь занять меньше места. Здесь он занимал низшее звено иерархии.
А Алей видел его Якорь.
Человека, который держал Волена в координатах шконки, параши и баланды, на вечном этапе. Того, кто с рождения до смерти мотал его между волей и зоной. Неприязнь Алея ушла, он ощутил острое сочувствие и понял вдруг, что может сейчас одним прикосновением вытолкнуть Волена в огромный прекрасный мир… Нет, Волена Птицына Чекалова невозможно было вывести за Предел: слишком тот был от него далек. Но Алей мог дать ему другой тоннель. Сделать привязку к другому Якорю. Подарить полубезумному маленькому человеку пусть столь же неполное, но куда более милосердное бытие. Как это говорил Вася? «Видишь тоннель. И видишь, в какое место надо пнуть, чтобы человека из тоннеля вытолкнуть». Элементарно, за пару минут, по своей воле… У Алея даже голова закружилась от сознания могущества. Раньше, оценивая подобный поступок теоретически, он находил его неэтичным. Но если доброе дело сделать так просто, если все в твоих руках, то почему нет?.. За пару мгновений, все еще размышляя об этике, он успел нащупать стенки Воленова тоннеля: физические свойства пластилина, текстура бетона… Быстро выделил основные понятия, опорные точки – одну, вторую, третью. Вот они. Некритическое восприятие. Животная иерархия. Дикий, непреодолимый, глубинный страх, похожий на уродливую слепую рыбу с полной зубов пастью… Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю. Переверну душу. Чужую душу, которая более для меня не потемки.
…И Полохов, Вася-демиург, преградил ему путь.
– А ему там удобней, – напомнил голос в голове Алея. – Ему так понятней.
Морозец сбежал по спине. Алей открыл глаза, судорожно встряхнулся, озираясь, и запоздало вспомнил, что слышит Васю только он сам.
«Вася», – неуверенно подумал он.
– Я, я. Ты руки-то не распускай, ордынец.
«Извини».
– Да я-то тут при чем? – удивился демиург. – Я так, поржать пришел. Сколько этических ограничений придумывает человек, который мало что может, и как они разлетаются сразу, только он власть почует. Да не хнычь ты, это естественно. Меня в свое время тоже дрючили. Ты вспомни, что ты сам мне говорил раньше. Или не мне? Осени? Черт, я не помню, неважно. Ты вроде хотел лайфхакинг бросить, потому как не знал, во что выльются систематические взломы Пределов в масштабах мироздания. Мироздание, скажем прямо, как-нибудь это переживет. Но все равно не надо шаловливыми ручонками в чужих судьбах копаться. Ты не Золотой Шар, чтобы счастья всем даром. Ломать – не строить.
– Я понял. – Забывшись, Алей сказал это вслух, и на него обернулись. Вася немедля исчез.
Алей остался наедине с тремя хмурыми спутниками.
Корней быстро утратил к нему интерес и вновь задремал, устроившись поудобнее в водительском кресле. Иное дело – Волен. Он и раньше бросал на Алея заинтересованные взгляды. Теперь он смотрел на него неотрывно, улыбаясь вежливо, но чуть развязно. В первобытной иерархии, которая определяла и строй мыслей, и всю жизнь Волена, ранг Алея был ниже его собственного, но Алей принадлежал Летену, альфа-самцу и вожаку стаи, и потому к Алею надо было относиться с почтением, не забывая, впрочем, о настоящем положении вещей… «Тьфу ты», – подумал Алей беззлобно. Невероятно хитрые и в то же время невероятно примитивные соображения Волена его скорее смешили. Разум Волена открывался легко. Легче было читать его напрямую, чем искать что-то в информационном пространстве. «Дважды судим. Первый раз по малолетке. Оба раза – за многочисленные кражи. Еще в двадцати одной краже не сознался, три приписаны другому вору, восемнадцать остались «висяками». Освобожден условно-досрочно за примерное поведение. Зачем он Летену?»
Но мысли Воронова читать было намного сложнее.
Сложив телефон и сунув его в карман, подошел Летен. Сел в машину рядом с Алеем, откинулся на спинку сиденья, потянулся, крякнув. По лицу его скользнула тень улыбки.
– Понял? – переспросил он у Алея, и Алей машинально кивнул. – Тогда поехали.
«Блик! – подумал Алей. – Он решил, что я уже нашел дорогу». Но возражать он не стал. Он уже знал, где сейчас Иней, а провесить тоннель мог за долю секунды.
– Куда теперь поедем? – спросил Корней.
– Куда угодно, – ответил Алей. – Нужен отрезок дороги или глухой переулок, где машину некоторое время никто не будет видеть.
Корней поразмыслил, почесывая нос.
– Глухой переулок? – пробормотал он. – Глухих много, но чтоб такой, где никого нет… На Шаболовку, что ли, поехать, где цеха? Нет, там машин много. В парках народу полно. Придется за город.
– За город, так за город, – согласился Летен и окликнул: – Волен!
Волен торопливо обернулся через спинку сиденья.
– Ты сегодня много чего увидишь, – сказал Воронов. – О том, что увидишь, молчать до гроба. Понял?
Улыбка бывшего зэка сделалась еще шире, он захихикал:
– Обижаешь, начальник!
– Начальник твой на зоне, – очень мягко поправил Воронов. – Меня Летен Истин зовут.
Волен съежился и побелел.
Корней тронул машину с места и включил музыку. На диво хороший вкус оказался у него: в джипе зазвучал Мендельсон, «Рондо каприччиозо». Джип выехал со двора, миновал известковый белый проулок с чередой ржавых гаражей, притормозил, пропуская маму с детской коляской. На улице было светло, зелено и пустынно, но вдали гуляли еще две молодые мамы, навстречу им шел старичок с палочкой. Солнце сияло ярко – ярче не бывает… Корней вырулил к шоссе и поехал по направлению к Новому Пухову. Алей бездумно смотрел в окно. Считав тоннель Волена, он смог отгородиться от неприятных ощущений и теперь просто ждал. Сколько еще продлится преследование? День, два? Ясень не позволит настигнуть себя так легко. Но старший сын стал равен отцу. Скоро он его догонит… «И все-таки папа был прав, – подумалось Алею. – Конечно, методы у него скверные. Но он добился своего. Я иду за ним след в след. Только к Морю я его не поведу, ни за что. Я не хочу».
Показались белые высотки Нового Пухова. Тротуары стали совсем безлюдными, но по шоссе то и дело
