младший брат. На пересечении с гравийным павловским трактом из снеж
ной пелены, словно из?под земли, вынырнули две мужские фигуры. По их быстрому приближению к саням Украинский заподозрил что?то недоброе. Легкие их санки угадывались поблизости. Быстро замотав вожжи за грядель саней, Иван вытащил из соломенной подстилки стальной дергач с острым наконечником, применяемый крестьянами для извлечения сена и соломы из слежавшихся скирд и копен. Ухватившись за прочную круглую рукоять инструмента, возчик опустил наконечник в снег, опираясь на толстый прут, как на трость. Только он это сделал, как двое незнакомцев встали посреди дороги, перекрывая путь подводе.
— Посторонитесь, граждане, — окликнул Иван встречных.
— А ты, голубок, не спеши, — услышал он в ответ голос, лишенный каких?либо любезностей. — Останавливай сани.
— А ну, прочь с дороги, — уже теряя терпение, потребовал Украинский.
— И не подумаем, — хрипло ответил самый высокий с разбойным видом верзила. — Нам от вас много не надо — две бараньих туши и тогда пропустим.
— Вы что, грабеж хотите учинить?
— Называй, как хочешь, — рявкнул вожак, — баранов давай немедленно, иначе сами возьмем.
Грабитель и его напарник двинулись к Ивану. Взбешенный такой наглостью, Украинский крикнул что есть мочи:
— Не подходить! Иначе вот этим дергачом кишки вам повыпускаю.
И он выбросил вперед надежный, достаточно длинный, отшлифованный до блеска, крепкий металлический прут с острым крючковатым наконечником. Младшего брата Иван громко предупредил:
— Заходи им сзади, накидывай на них веревочную петлю.
У вожака холодно блеснул в руке нож, по всей видимости ножом был вооружен и его соучастник. Но пустить в ход холодное оружие уголовники не решились. Слишком предметный отпор получили, устрой они открытое нападение — и впрямь смелый парень мог до их кишок добраться. А такой оборот дела никак не устраивал любителей легкой наживы.
Проваливая прочь к своей кошевке и удаляясь в направлении станицы Архангельской, вожак зло матерился, Иван расслышал даже, как он его обозвал:
— Хозяйский холуй, сорвал нам все дело.
Сзади послышался скрип саней — это Украинских догонял знакомый станичник.
— Что у вас тут произошло? — обеспокоенно поинтересовался он.
— Малость объяснились с залетными гастролерами, — показывая на удалявшуюся легкую кошевку, сказал Украинский. — Попробовали ножом грозить, чтоб хапнуть баранины на шашлык, да сорвалась их задумка.
Продолжая дальше путь, разгоряченный небезопасным происшествием, батрак размышлял над последними словами грабителей. «Добро?то не мое, а чужое — думал он. — И мне его не жалко. Но на него нет прав и у этих подонков». Сдав мясные туши хозяину трактира и получив от него расписку, братья возвратились в станицу. О том, что произошло в дороге, они рассказали своим домашним, Дейкин же узнал об этом от случайного свидетеля неприятного события.
— Что ж ты умолчал передо мной? — укорил он Ивана. — Твое поведение заслуживает не только похвалы, но и поощрения.
Хозяин пытался вознаградить батрака пятью рублями, но Иван посчитал неудобным брать деньги, отказался.
— Тогда вот что, — сказал Дейкин, — раз ты гроши не берешь, я устрою так, что ты на весенних скачках примешь участие на моем коне, в полном снаряжении.
Честно признаться, такая щедрость поколебала у Ивана неприязнь к хозяину. Давно зрело у него сокровенное желание посостязаться с сынками богатеев на скачках и в рубке лозы. Но хорошо знал — это для него недоступно. Померяться силой и ловкостью могли лишь избранные, из казачьего сословия, у которых в конюшнях для такой цели выращивались и содержались породные скакуны, хранилась первоклассная сбруя, а в кованых сундуках, обернутые в промасленные тряпицы, ждали своего часа остро отточенные сабли. Ничего этого у Ивана не было и быть не могло.
Между тем, за Украинским еще с мальчешских лет в станице закрепилось прозвище, как одного из самых сноровистых лошадников, умевшего обращаться с конем не
хуже любого кавалериста. Находясь в поле, вдали от посторонних глаз, Иван частенько скакал на лучших хозяйских рабочих лошадках, ударами плети срубая иссиня — фи- олетовые головки высоких степных будяков. И глаз, и рука тренировались, сила в плечах крепла. В такие минуты Ивану казалось, что он и на настоящих скачках может выступить ничем не хуже других. Но годы шли, а на всех очередных праздничных джигитовках он оставался простым зрителем.
Теперь же речь велась о нем, как об участнике… Заманчиво и страшновато! Иван наперечет знал всех коней Дейкина — рабочих и выездных. Не будучи коренным казаком, Дейкин был приписан в казачье сословие, благодаря своему богатству и влиянию. Добрых скаковых лошадей держал для престижа. Сыновей Степану Дейкину Бог не послал, были у него только две взрослые дочери. Поэтому и коней — красавцев хозяина некому было продемонстрировать перед всей станицей во всей их мощи и превосходной стати.
Обычно праздничное зрелище — скачки лошадей и рубка лозы — устраивалось в станице до начала сенокоса, накануне или после Пасхи, когда в поле заканчивался сев яровых, овса, подсолнечника, кукурузы, бахчевых и овощей, а трава еще не подоспела к уборке и прополка всходов только начиналась. Таким событием отмечались нередко и зажинки — окончание всех поздних полевых работ в пору золотой осени.
В повседневном труде миновала зима, за ней последовали горячие весенние заботы. И не заметил Иван, как пробежало несколько месяцев, отделявших его от январской поездки в железнодорожный поселок. Однажды Дейкин ему напомнил:
— А ты, Иван, готовься к скачке и рубке. Я свое слово сдержу.
Через несколько дней хозяин завел батрака в конюшню и, показав на трех лоснящихся молодых коней, стоявших в станках, сказал:
— Выбирай, какой нравится. Начнешь с ежедневной выводки, потом станешь объезжать.
Ивану более всего приглянулся вороной четырехлеток, терских кровей. Он и раньше наблюдал, как тот, занузданный конюхом, лихо вытанцовывал во дворе на прогулках, косил своим искрометным глазом.
— Вот этого, — указал Иван на тонконогого рысака.
Отныне дел прибавилось еще больше. Иван рано утром, днем и вечером наведывался в конюшню, с рук кормил овсом вороного, приучая его к себе, надевал на него уздечку, по полчаса выхаживал с конем по обширному кругу. Потом стал подседлывать, объезжать верхом, а за две недели до скачек занялся и тренировкой со старой саблей, врученной ему хозяином. Дейкин загорелся желанием, чтобы Иван как можно лучше подготовился к состязаниям и утер нос всем джигитам станицы во имя чести дейкинского дома. Оттого в последние дни освободил Ивана от всех других работ.
— Не подкачай, — наставлял он подопечного. — Покажи, что ты не хуже любого казака.
Утром на станичную площадь спешило много людей — мужчин, женщин, подростков. В суконных шароварах на очкурах, в заправленных в них расшитых рубахах и легких бешметах следовали молодые казаки, заломив на головах кубанки с разноцветным верхом. А молодайки принарядились в яркие кофты из шелковых и шерстяных тканей, с бусами, шнурками, тесьмой и стеклярусом на груди, в сборчатые удлиненные юбки с замысловатыми прошивками. Большинство из них надели на себя самые красивые платки всех цветов и оттенков. Менее броско было одеяние пожилых и старых станичников, детвора же в основном высыпала на площадь, кто в чем ходил и в будние дни.
В центре площади, занимавшей равновеликий квадрат примерно 150x150 саженей, возвышалась деревянная трибуна для атамана и судей, сбочь трибуны отводилось место для всадников с лошадьми. Отсюда им предстояло выезжать на дистанцию и снова возвращаться сюда после скачек. Тут же рядом лежал целый ворох лозы, приготовленный для расстановки на линии рубки после первой части состязаний.
Атаман Фастовец и его окружение наблюдали за приготовлениями из окон и с веранды станичного
