Копыла (г. Славянска- на- Кубани).
А пока он и вся старшина на границе строго муштровали казаков, учили их искусству маскировок, устройства залогов, добывания рыбы на пропитание самыми простыми способами без обнаружения себя соглядатаями с противоположной стороны Кубани, мастерству владения оружием.
Административное устройство еще только начиналось. В оттепельный предвесенний день 15 февраля 1794 года новый войсковой град Екатеринодар принимал посланцев от всех временных селений. Известные нам Федор Дикун и Никифор Чечик со счета сбились, сколько раз по поручению атамана и судьи пожали руки прибывшим посланцам екатеринодарские вельможи Гулик и Кордовский, на которых возлагалась обязанность подготовить представительную раду по окончательному перечню и размещению кубано — таманских куренных селений.
Главную речь на раде держал Антон Головатый. Он напомнил собравшимся казакам о милостях, снизошедших от матушки — царицы Екатерины, будущем привольном жи- тье — бытье на пожалованных землях, а затем, с предварительного единодушия командно — руководящей тройки, предложил закрепить создание 38 куреней, как то бывало в старой Запорожской Сечи, и еще к ним добавить два куреня — Екатерининский и Березанский.
— Сами должны понять, почему, — басовито гудел судья. — С именем Екатерининского — то в знак нашей любви и признательности, в честь императрицы Екатерины Алексеевны, а Березанский — то в память и почтение подвига черноморских казаков при взятии турецкой крепости Березани.
Грузно повернувшись на крепко сколоченной подставке, Головатый спросил народ:
— Вы согласны с нашим мнением?
Площадь в ответ:
— Согласны!
— Никто не возражает?
— Нет!
В воздух полетели шапки, папахи, трости. Казаки еди — нодушно утвердили реестр создаваемых куреней, порадовало их и то, что несмотря на категорический запрет самовольной порубки леса, все же с разрешения атамана, по его билетам, войсковые лесмейстеры станут отпускать для строительства жилья древесину в необходимых количествах. От поселян требовалось соблюдать июльское предписание атамана о занятии прибрежных кубанских местностей, вблизи пикетов и постов, а не выходить самовольно в степные дали и не основывать там самостоятельные хутора. Основной козырь: предостережение об опасности отрыва от главной казачьей массы ввиду непредсказуемого поведения старообрядцев — некрасовцев, иноверцев — но- гаев, черкесов и иных народов, необходимость противостоять им монолитной силой, сосредоточенной в наиболее выгодных пунктах обороны.
Это было все так. Реальность оставалась реальностью. И все же в подтексте данного требования содержались весьма прозаические интересы казачьей верхушки: оставить для себя в степи нетронутыми все лучшие земли с их речками и лиманами, а затем благополучно поделить между собой. С приездом из Фанагории судьи Головатого мозговая элита войска во главе с ним и занялась в форсированном темпе разрабатывать «Порядок общей пользы» — документ, призванный решить для старшины именно ту самую задачу. Причем, для лидерствующих войсковых вожаков — в первую очередь.
Так что объявленная 15 февраля Чепегой на войсковой раде экстренная поездка в понедельник Великого поста вверх по Кубани избранных товариствами делегатов для «бросания ляс» (жребия), где в натуре селить 40 куреней, представляла собой акцию из той же серии старшинских вожделений.
Спустя несколько дней после названных событий Федор Дикун заглянул в шинок васюринского казака Ивана Прядуна. Невзрачное турлучное заведение под островерхой камышовой крышей с тремя оконцами на белый свет приткнулось за куренными казармами, где образовалась изначальная улица кустарей — одиночек. Тут обосновались ковали, горшечники, сапожники, хлебопеки, портные и иные умельцы.
Поздоровавшись с хозяином, Дикун уселся на лавку за крепко сколоченный стол, врытый в земляной пол.
— Что, Федя, казенные харчи надоели? — с улыбкой
спросил Прядун. — У вас там один кулеш да кулеш. Могу малороссийским борщом угостить.
— Угадал, дядя Иван, — в тон шинкарю ответил Дикун. — Наливай борща, а к нему добавь сала с горчицей, отощал я.
— А для сугрева малость варенухи?
— Лучше взвару. С варенухи у меня изжога, да без компании я горячительное не употребляю.
— А где же твой дружок Никифор Чечик?
— Его кинули на почтовую станцию, и он теперь мотается по трактам.
— Вот оно что. А ты все там же, в строительной команде?
— Там. Скоро, говорят, не то на соляной, не то на рыбный промысел отправят.
Малолюдье Карасунского Кута сказывалось и на шинке. Посетители его навещали в основном вечером, да и то в незначительном числе. А сейчас и обед кончился, и до темна было далеко, потому шинкаря клиентура не одолевала. К тому же подобных шинков возникло уже несколько, на всех едоков и питухов недоставало. Федор же так и подгадал, чтобы подкрепиться наедине, без шума и гама, больше пообщаться с земляком, узнать от него последние новости о Васюринской.
Шинкарь поведал немало и по родному куреню, и в целом по войску. Особливо остановился на последних заседаниях войскового правительства, на которых, как о том говорили ему завсегдатаи шинка, шла дележка земельных наделов между главными войсковыми батьками.
— Кошевой Чепега стал владельцем фруктовых и виноградных садов на Тамани, — вел повествование Прядун. — Они сохранились от турок, пришли в запустение, теперь вот Юзбаши удружил их атаману. Хотя зачем такое бремя одинокому человеку?
— Так у него есть племянник Евтихий Чепега, — вставил слово Дикун.
— Для него, наверное, и старается.
За Чепегой закреплялись наделы по рекам Кирпили и Кочеты, на двенадцать верст от хутора вверх и вниз, а «в степь сколько потребно земли отведено», за Головатым — по обеим сторонам тех же Кирпилей и Кочетов пространственно в тех же размерах, еще ближе — по Карасуну, за Котляревским — по обеим сторонам Бейсуга, от его строящейся мельницы вверх и вниз на десять верст, за прото- 3 Заказ 33
иереем Романом Порохней — по реке Кочеты от гребли кошевого атамана на шесть верст, Мокием Гуликом — по обе стороны гребли на реке Челбас вверх и вниз на четыре версты, ему же отдавался «в вечность» насаженный им сад вблизи Коптевского кордона на куренной джерелиев- ской земле. Секунд — майоры Константин Кордовский и Федор Бурсак становились владельцами значительных наделов по рекам Понура и Челбас, рядом и чуть дальше от них обосновался поручик Данило Волкорез, майор Бурное и другие старшинские чины.
— Это правда, что полковник Чернышев, — задал вопрос молодой васюринец земляку — шинкарю, — отправился в Санкт — Петербург за получением денег на строительство войсковой церкви?
Прядун подтвердил достоверность слухов:
— Царица три тысячи рублей обещала, он за ними и поехал.
Дикун знал, что у полковника было полно родственников в Васюринском курене. Спросил:
— Ну как там поживают Черныши?
— Недурно. Напахали много земли, скотом не бедны.
Позднее Федор и сам, подновив свой гардероб, съездил в свой курень. При посещении семьи Кодашей Федор многим интересовался, спрашивал и сам рассказывал. Запомнились ему впечатления хозяина хаты от поездки на Тамань.
— В конце февраля, — словоохотливо вел разговор Кондрат Кодаш, — я ездил на Тамань с чумаками за рыбой. Как раз потеплело, начиналась весенняя путина. Мы уже загрузились сулой, таранушкой, стерлядкой, обложили льдом поклажу, запаковали в солому и ряднину, тронулись в пугь. У Цокурова лимана остановились на отдых, распрягли волов, заварили уху. И вдруг неожиданно, будто гром загрохотал над лысой горушкой Бориса и Глеба, затряслась земля, заходила ходуном под нами, над той горкой полетели столбы огня, дыма и грязи. Мой супряжник по обозу корсунский казачишко по прозвищу Нетудыхата от испуга забрался под мажару и в панике заголосил: «Ой, рятуйте, пришло светопреставление!» Я ему кричу: успокойся и жди, когда кончится извержение грязевого вулкана. А он будто глухой, ничего не слышит,
