Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Аксенов.?В Москву меня пригласил американский посол. Я буду гостить у Джека Мэтлока… И как его гость, я хочу провести в посольстве семинар для интеллектуалов и деятелей культуры на тему «Русский писатель в США». Потом я встречусь с читателями… У меня мало времени – для поездки я выкроил окно в учебном расписании. Но я обязательно навещу родную Казань – увижусь с отцом. Он жив, ему 91 год. Вот мой маршрут.

Лэмб. Кто придумал пригласить вас в Союз? Вы или посол? <… >

Аксенов.?Я бы сказал… вместе. Сначала USIA[239] предложило поехать читать лекции. Но я ответил: это очень неловко. Я приеду как кто: русский писатель или представитель американского государственного агентства? Джек Мэтлок придумал выход – пригласил меня в гости. И я с благодарностью согласился.

2

Брайану Лэмбу кое-что неясно. И не ему одному. А американскому зрителю тоже. Он не очень-то понимает, почему раньше Аксенову нельзя было в СССР, а теперь можно. И почему его ситуация столь щекотлива, что приходится выдумывать всякие ухищрения. Им невдомек, что, с одной стороны, на Родине его во множестве ждут читатели и радиослушатели, а с другой – несмотря на гласность, многие из гонителей писателя никуда не делись, они здесь и часто – на важных местах. И Лэмб пытается сделать ситуацию чуть более понятной для своих зрителей.

– А как насчет Михаила Горбачева? Что отличает его от других лидеров?..

– Знаете, я думаю, Горбачев – чудо. Мы… почти потеряли надежду… Всё выглядело мертвым… Коммунистическая партия была трупом, и мы не верили, что она способна породить кого-то, способного активно действовать.

– Как же это случилось?

– Это чудо. Просто чудо.

Ну что ж – чудо так чудо. Горбачев – чудо. Это американцам понятно.

– При Хрущеве у писателей было больше свободы, чем сейчас?

– О нет. Сейчас намного больше. Либерализация зашла куда дальше, чем тогда.

– И пойдет дальше?

– Несомненно.

Важный момент. События развиваются очень быстро. И столь же быстро меняется мнение писателя о ситуации. Еще совсем недавно Аксенов требовал от Горбачева доказательств, что ему можно доверять, что перестройка – это серьезно. Теперь на открытый вопрос, пойдет ли либерализация дальше, он публично отвечает: Несомненно.

– Если взглянуть на всё, что вы обрели в США… и представить, что вы можете поделиться этим, то чего бы больше всего хотели ваши друзья?

– Для начала они, к примеру, хотели бы обрести доступную мне свободу передвижения, возможность путешествовать… Хотя многие прежние ограничения уже отменены и поехать за рубеж стало проще.

– Советские люди могут это себе позволить?

– СССР не входит в семью современных наций, и это мешает ездить. Но русские хотят войти в эту семью.

– А чем еще вы бы с ними поделились?

– Ну, трудно сказать… Они сейчас очень бедно живут. <…> Хотя это не очень важно для творческих людей. Если бы 10 лет назад мне сказали: выбирай – материальное благополучие или свобода творчества, я бы выбрал свободу.

Вспомним 1989-й. Нехватки. Очереди. Раздражение. Усталость. И тут же – надежда: скоро станет лучше. Однако ж предстояло пережить еще более тяжкий период, когда и талоны отоварить было труднорешаемой задачей. Время сникерсов и баночного пива придет чуть позже. Эти бытовые вопросы – другая сторона политики, ведь обмен стабильности и достатка на свободу, как мы знаем, не так уж и невозможен. Но Аксенов говорит: я бы выбрал свободу.

И летит в СССР, который вроде как переставал быть «страной большевиков», и писатель хотел, во- первых, видеть это, а во-вторых, помочь в добром деле. С ним летит Майя.

3

Их визит стал вехой. Отчасти сопоставимой с освобождением Сахарова из Горького. Если возвращение академика стало знаком – инакомыслящих и инакомыслие больше не преследуют, то прилет Аксенова – знак того, что и «отщепенцев», еще вчера порицаемых и оклеветанных, спокойно пускают в Союз. Разрешают им устраивать семинары и ездить по стране. То есть теперь здесь хотя и советская власть, но власть другая. И её не смущает то, что Аксенов писал про ту – прежнюю – власть. А скорее, даже нравится. Он положил начало процессу, точку в котором поставит Солженицын, триумфально вернувшийся в Россию в 1994 году.

Триумф ждал и Аксенова. И хотя он не ехал из Владивостока в столицу от встречи к встречи, от митинга к митингу, но и бурная встреча в Шереметьеве дорогого стоила.

Первыми ему навстречу метнулись ребята из программы «Взгляд». Прорвались в зону прилета, фактически за границу, и ну снимать. Влад Листьев стал первым, кто сказал ему: «Здравствуйте, Василий Павлович! Приветствуем вас в Москве!»

Василий Павлович был ошеломлен. Но – приятно.

– Почему вы приехали по приглашению американского посла?

– …Потому что мы с Джеком соседи по Джорджтауну… До него меня на Родину никто не приглашал. Кроме того… нам и остановиться-то негде, кроме как в Спасо-хаусе[240] .

Он продолжает путь к паспортному контролю. За барьером – толпа. Столько камер его, пожалуй, не снимало и после приземления в Париже в 1980-м. Любопытно, что чувствовали в этот момент чиновник Кузнецов, писатель Бакланов, режиссер Ефремов, актер Ульянов? Ведь могли же смотреть! В самом деле – могли…

Лица и объятья друзей. А вот и родные люди – сын и сестра, Алексей и Майя. Отец приехать не смог – путь в Москву был труден ему. Но Аксенов с супругой собирались сами навестить его в Казани. Корреспонденты и друзья на миг отстают. Он обнимает Майю: «Здравствуй. Наконец-то мы одни. Спасибо за метель». У подъезда ждет машина. В «Шереметьеве» пурга. Импозантный же мужчина в несоветских башмаках бодро следует на выход в окруженье милых лиц, чтоб помчать единым духом к самой странной из столиц.

Снежное и свежее московское утро. Спасо-хаус. Завтрак с Мэтлоками. И – в «Юность», где когда-то издали «Коллег»… Площадь Маяковского, ныне Триумфальная, бывает в такие утра особенно милой. Через площадь. По переулку – на Садовое кольцо. Там – направо, мимо бывшего «Лабиринта», мимо поворота к ЦДЛ, мимо поворота к Дому архитектора, мимо поворота к Патриаршим, мимо театра Сатиры – в «Юность».

С внимательным взором вокруг и заходом в магазины. На Садовом грузовики. Вдоль – немытые окна, двери в лоскутьях объявлений, обшарпанные стены. За прилавком в молочной синий кефир. В булочной россыпь леденцов. В обувном – убогий пластик. А по улице в обе стороны – дамы в нездешних сапогах, мужчины в крепких ботинках. Где взяли? Ведь не в жутком же пластиковом магазине! Одна из великих тайн Москвы и всего Советского Союза.

В «Юности» теплейшая встреча. Потом – Пушкинская площадь.

«Пушка» тех дней – место особое. Здесь торгуют свободной прессой – от газеты «Демократического союза» до изданий анархистов. Здесь же агитируют за независимость Балтии. Здесь же – агитаторы разных – ну дела! – политических партий. Как быстро все движется и меняется благодаря «чуду Горбачева», ведь только что и помыслить никто не смел о какой-то там многопартийности, а на тебе – вступайте, зовут, в ряды христианских демократов. А рядом – уличные тыщи, студенты, проститутки, подрядчики, и все обсуждают, спорят, доказывают!

– Даже ради этого стоило приехать, – скажет потом Аксенов по «Голосу». А вообще, это тот случай,